Я вышла с кухни и, пройдя мимо расправленного бабушкиного дивана, вошла в нашу с Элен комнату. За окном уже совсем рассвело, и белый рассеянный свет тихо бродил по комнате. Он трогал всюду развешенные платья Элен, гладил кровать, на которой мы с ней спали, садился на стул в углу возле окна и принимался курить прозрачным дымом.
Я расстегнула на платье молнию и аккуратно сняла его. Затем я повесила его все на те же плечики, на которых оно было до этого и, встав на кровать, зацепила их за гардину под потолком. Я как следует взбила подушку Элен и разгладила складки на простыне. Потом я легла в кровать и сжалась в маленький комочек на самом ее краю.
В постели было сыро и холодно, как в бабушкином погребе. Я лежала, поджавши под себя ноги, скрестив руки, и дрожала всем телом. Глубоко внутри, где-то в животе, ровно билось мое сердце, отсчитывая секунды и минуты долгого ожидания. Мои веки были закрыты, и раздраженные усталостью глаза всматривались в пустоту внутри меня. Малейший шорох и скрип улавливался мной сею же секунду и раздавался в этой пустоте звонко, как пожарный колокол.
Было слышно, как бабушка копошилась на своем диване и вполголоса посылала кому-то проклятья. Я могла расслышать наши с Элен имена, имя Антона и какие-то бессвязные ругательства, обращенные к ней самой. Она без конца вертелась с боку на бок, а диван растревожено скрипел всеми пружинками одновременно.
Постепенно скрип стал затихать, а вместе с ним и бабушкино ворчание. Откуда-то подул ветер, да с такой силой, что лицо, плечи и руки зажгло от набегающих ледяных потоков. Этот колкий воздух резал глаза, и я старалась держать их закрытыми. В ушах стоял пронзительный то ли визг, то ли свист, а еще неистовствующий рев мотора. Я сидела, широко разведя колени в стороны, а мои руки кольцом смыкались далеко впереди меня.
Я открыла глаза. Вокруг была синяя бархатная ночь. Небо было насквозь прошито остроконечными звездами. На запредельной скорости я мчалась на мотоцикле по узкой расщелине белого света его передних фар. Распятый между рулем и подножками мотоцикла, впереди меня сидел тот, кто им управлял. И управлял, надо сказать, весьма опытно.
На нем были плотно облегающие черные штаны, черная кожаная куртка и красные шлем. Мои руки крепко обнимали его талию, одной щекой я прижималась к загрубевшей холодной коже на его спине. Асфальт под нашими колесами превращался в однородное серое месиво, а белоснежный пунктир дорожной разметки – в бесконечные убегающие вдаль параллели.
Я посмотрела по сторонам и узнала знакомые пейзажи. Мы мчали меж пустынных колхозных полей, мимо амбаров и коровников, прочь от нашей маленькой скучной деревушки. Я знала эту дорогу наизусть и знала, куда она вела.
Спустя какие-то минуты, плотная ночная дымка задрожжала и стала таять в рассветных огнях. Сердце мое зашлось от ощущения радости и предвкушения новых приключений, которые, я была уверена, ждали меня в том заветном месте, куда я летела, обгоняя ночь. И вот мотоциклист отбалансировал на последнем повороте и, выровняв руль, выдавил из мотора оставшиеся силы.
– “Куда он гонит? Так мы промчим свороток на водонапорную башню,” – подумала я.
Я высунулась из-за плеча мотоциклиста и уставилась в ночь. Вдали слева от дороги показался глубокий овраг и знакомая проселочная дорога.
– Стой! Стой! – закричала я и попыталась заглянуть в тонированное стекло его шлема.
Он не реагировал, а только продолжал уверенно править мотоцикл в неизвестность. Мы пролетели нужный поворот, и я с ужасом проводила его взглядом. Обеими руками я вцепилась в кожаную куртку мотоциклиста и почувствовала, как мои ладони увлажнил ледяной пот. Все вокруг сделалось странным и незнакомым. Ночь, вот-вот готовая родить свет нового дня, вдруг сделалась еще темней, и по дороге затанцевали серые жуткие призраки. Сердце заколотилось как бешеное и страх сдавил грудь.
– Остановись! Куда мы едем? – опять завопила я, но гул мотора заглушил мои слова. – Кто ты такой? Стой! Говорю тебе!
Никакого ответа не последовало. Собравшись с духом, я расцепила руки и схватилась за шлем мотоциклиста. Я дернула шлем, и он свалился с его плеч, как отрубленная голова. Шелковые гладкие волосы струями взмыли в воздух и заполоскали по ветру. Длинные угольно-черные пряди ложились мне на плечи, обвивали мои руки и щекотали лицо.
– Элен! Любимая Элен! – закричала я и проснулась с глазами, полными слез.
Гроза
Я лежала в постели и прислушивалась к звукам вокруг. Я боялась шелохнуться и открыть глаза. Дорожки соленых слез холодили мои пышущие ото сна щеки. Пальцы еще помнили упругую гладкую кожу мотоциклетной куртки и машинально потирались друг о друга. Медленно и боязливо я повела рукой под одеялом, и та, ощупав холодную постель возле меня, вынырнула наружу.