Водонапорная башня

Музыка плавно подошла к своему финальному аккорду, и парни один за другим начали спрыгивать с подоконников. Тут, ко всеобщему удивлению и наперекор всем законам, снаряд попал в этот окоп еще один раз. Ласкающие звуки гитары наполнили душный воздух, и нежная мелодия начала рассказывать балладу чьей-то любви.

– “Металлика!” – подумала я и широко улыбнулась.

Стоявший возле меня парень, длинный и худой, как гвоздь, заметив мою улыбку, согнулся пополам и протянул мне руку. Я огляделась кругом, чтобы убедиться, что предложение было адресовано мне, и положила руку ему на ладонь.

– “Просто, как дважды два, – подумала я, – надеть платье и улыбнуться к месту – вот и вся наука”.

Мы начали танцевать, и скоро другие пары вышли в центр и закачались вокруг нас, как лодки. В манере парня танцевать и вправду было что-то от ржавого гвоздя: он не чувствовал такта музыки, не гнулся, а только проворачивался по своей оси и все время наступал мне на ноги. Я же, помня о своих булавках, держала руки невысоко на его предплечьях и разглядывала людей вокруг.

Я буду банальной, сказав, что к танцу у парня должен быть талант слышать музыку и хорошо двигаться, но мало, кто задумывался над тем, что прежде, чем дело дойдет до последних, от него потребуется недюжинная смелость, которая в таких местах, как эта деревня, равносильна таланту. Среди моих сверстников пригласить девушку танцевать уже считалось отступлением от их негласного мальчишеского кодекса чести, а уж выкручивать с ней всевозможные танцевальные фигуры – и вовсе преступлением против их доморощенных представлений о мужественности. Поэтому каждый на танцполе был скован и ограничен в своих движениях острыми, как булавочная головка, взглядами окружающих.

И вот посреди этого войска одноногих оловянных солдатиков я заметила пару, танец которой разнился с танцами остальных. Они плавно раскачивались в унисон друг друга и музыки. Юноша ровно, как колыбель с младенцем, качал из стороны в сторону свои мягкие плечи, а она слегка щекотала его голый затылок. Искусно выписанная уголками его плеч кривая лентой сползала к его рукам на ее талии и продолжалась поглаживаниями ее скульптурной спины. В целом мире для меня не было красивей зрелища, чем чувственные движения этого юноши. Я готова была не сходить с места и продолжать терпеть неуклюжие подергивания своего партнера, лишь бы мне дозволили смотреть на то, как танцевал Антон, вечно. Он танцевал с Элен в нескольких шагах от нас, но почему-то казался в тот вечер далеким, как никогда. Парень дернул меня влево и, склонившись над моим ухом, что-то прокричал. Я посмотрела на него и закрыла уши руками в знак того, что не слышу его. На самом деле я поняла, что он спрашивал мое имя и звал выйти на воздух, но притворилась, что не разобрала ни слова. Он еще раз повторил то же самое, но на тон выше, а я еще раз проигнорировала сказанное. Музыка кончилась, и я собралась было от него улизнуть, но тут случилось страшное.

– Антон! – завизжала я и побежала туда, где еще минуту назад он танцевал с Элен.

Растолкав окруживших его людей, я рухнула перед ним на колени и накрыла собой. Я обняла его голову, и тут же мои пальцы вляпались в какое-то липкое теплое повидло.

– “Кровь! У него кровь!” – судорожно соображала я и тужилась поднять его с пола.

В этот момент кто-то схватил меня сзади и потащил в сторону.

– Оставь его, Кэт, не лезь! – решительно резко прозвучало за спиной, и я узнала голос Элен.

– Отпусти, Элен! Он его убьет! – исступленно кричала я и вырывалась.

– Перестань эту истерику! Не тронет никто твоего Антона!

– Дура ты, Элен! Ненавижу тебя! Ненавижу! – были мои последние слова к ней.

Элен разжала свои пальцы и, оттолкнув меня, встала в полный рост, я же на коленях поползла назад к Антону. Сознание вернулось к нему, и он открыл глаза. Кто-то одолжил ему свою футболку, и он, намотав ее на кулак, прислонил к сочащемуся кровью виску.

– Ты идти можешь? – спросила я.

– Могу. Все в порядке, – заверил меня он.

– Тогда вставай, пошли отсюда!

– Где этот ублюдок? – неожиданно крикнул Антон в толпу.

Ответа не последовало. Вокруг еще стояло несколько человек и со сдвинутыми бровями сочувственно смотрели на нас. Музыки мы больше не слышали. В зале включили свет, и люди стали расходиться, вслух обсуждая случившееся.

Мы вышли на улицу и угодили в рассвет. Вдали у самого горизонта показалась тонкая оранжевая дорожка. По ней от нас уходила уставшая ночь, делаясь тихой и бесцветной. За нами заперли двери клуба, и скрежет металлической задвижки звучно разнесся по округе, умерщвленной сонным мором. Мы брели с Антоном по пустой дороге и, молча, разглядывали меняющее свои лица небо. Дорожка у горизонта превращалась в широкую магистраль, а ее цвет из нежно оранжевого линял в багрово алый.