Водонапорная башня

Вот в дневнике появилась запись о смерти деда прошлым летом, и последние страницы сплошь и полностью запестрели именем Кэт. Увидев это короткое слово с заглавной буквы, я вдруг вспомнила, как звонко и капризно она его произносила, и по моей спине пробежала дрожь.

– “Когда я увидела мою Кэт сегодня, то не поверила своим глазам – она выросла, я бы сказала, доросла. Ей столько же, сколько и было мне, когда я встретила Алекса. Что же мне с ней делать? Как уберечь ее от этого?” – читала я на одном дыхании.

Элен решила пойти от противного и показать мне без прикрас жизнь, которую она вела. Наши с ней скитания по квартирам и дискотекам, посиделки на школьном дворе с ее обожателями – она делал на моих глазах все, что хотели от нее другие, и что она ни в коем случае не хотела для меня. Теперь мне стало ясно, почему она ни на шаг не отпускала меня от себя и грубо одергивала своих псов, когда они пьяные начинали посматривать в мою сторону. Вот, что означало ее заклинание “быть другой”, которое она произносила надо мной тогда, на сеновале, когда я попросила ее одолжить мне одно из ее платьев. “Я не хорошая и не обязана быть для тебя хорошей, а ты должна быть другой,” – вспомнила я и то, что она мне сказала, и то, как она это сказала – искреннее, моляще. Я запомнила каждое ее слово, подумав, что смысл сказанного откроется мне позже, когда я повзрослею, но я и представить не могла, что случится это через какие-то считанные часы.

Последние записи стали для меня совершенным откровением.

– Она все знала о нас с Антоном! – невольно сорвалось с моих губ.

Наш взаимный интерес друг к другу она заметила еще тогда, в самую первую нашу встречу, когда Антон возвращался с водонапорной башни.

– “Моя маленькая Кэт уснула. Я тут, Кэт, рядом, и ты можешь спокойно спать. Мне страшно за тебя – этот конфетный мальчик запросто может испортить твой желудок, а ты, как и я когда-то, этого не понимаешь. Много сладкого вредно, Кэт – говорю же тебе”, – были ее слова, напрямую адресованные мне.

Все, что случилось после, было очень в духе моей выдумщицы Элен. Она принялась соблазнять Антона, но, согласно записанных в дневнике ее собственных слов, из сестринской любви и самых добрых побуждений.

Думала ли я когда-нибудь, что при всей моей проницательности к фальши мыльных опер, которыми в то время были отстираны от серой скуки умы многих, я невольно сделаюсь участницей одной из них? А могла ли я тогда предвидеть ее столь печальный конец? Конечно, нет. В этот, начавшийся как очередная сумасшедшая авантюра Элен сериал вмешалась сама жизнь и строго указала нам на неизменные правила своего жанра. Выдуманные имена, переодевания, недомолвки и лишь намеки на правду или бледные записи последней в дневник – признаться, мне нравилась эта игра и то, как Элен устанавливала ее правила, но, к сожалению, отменить финал, банальный и отрезвляющий, ей не удалось.

Теперь, когда мне стал ясен замысел Элен, и когда я осознала, сколь высокую цену заплатила она за его воплощение, мне, наперекор все еще горящему в груди чувству, захотелось поверить, что все было не зря. Мне захотелось поверить в то, что у Элен получилось в двух глубоких тинистых болотцах Антоновых глаз увидеть холодное каменистое дно, открыть его многоликую мужскую природу, так разительно роднящую его с Алексом.

Последняя страница дневника была надписана ночью, когда Антон влез в сад нашего дома для одного из самых нежных свиданий в моей жизни. Нашего тихого любовного шепота было достаточно, чтобы разбудить Элен. Тогда-то при свете того услужливого фонаря она и вписала последние слова в тетрадь.

– “Кэт спустилась в сад – он пришел к ней. Сидят там сейчас и поют, как два полуночных соловья. Слушаю. Как хорошо, как сладко поют, когда не прерываются на поцелуи. Иногда я спрашиваю себя – ревную ли я Кэт, завидую ли ее радости? Нисколько. Завидуют тому, чего сами не имеют, чему может быть никогда не суждено сбыться, у меня же было с Алексом все, да только повторять этого не хочется. Впрочем, у меня бы и не вышло – пусто, так пусто внутри. Только маленькая Кэт знает, как жить в этой моей пустоте да при всем при этом еще и любить ее. Моя девочка, сестренка, душа твоя – единственная тайна и сокровище, но ты этого еще не понимаешь, и, как и я когда-то, готова растратить все без остатка. Может этот сахарок тебе и по вкусу, и слова его чего-нибудь да и стоят – поверь, я буду этому только рада – если же он растает и прилипнет к одной из моих коротких юбок – там ему, значит, и место. Опять стихли – целуются. Не хотелось бы им мешать сегодня, но жуть, как хочется курить…”

На этом голос Элен оборвался, и ее последние слова закружились в моей голове, как птицы.

– “Почему она никогда мне этого не говорила? Она всегда так много и невпопад болтала о чувствах, но не проронила ни слова о том настоящем, что было в ее сердце. Ну, прям как бабушка!” – мысленно говорила я сама с собой и злилась на них обеих.