Водопад

Ребус наклонился к стоявшему поблизости высокому стеклянному цилиндру. Из-за стекла на него смотрело лицо младенца, но какой-то неправильной формы. Потом он понял, что голова младенца венчает сразу два крохотных тельца. Это были сиамские близнецы, сросшиеся таким образом, что половинки их лиц слились в одно. Ребус, навидавшийся всякого за время службы в полиции, застыл в мрачном изумлении. Но впереди его ждали не меньшие диковины: целый ряд эмбрионов-уродцев. А еще картины (главным образом — девятнадцатого века), на которых были изображены солдаты, с развороченными ядром или взрывом телами.

— А вот мой любимец, — сказал Девлин, показывая на портрет чуть заметно улыбавшегося молодого человека. Это было единственное, на чем здесь мог бы отдохнуть глаз.

Ребус прочел подпись под картиной: «Доктор Кеннетт Ловелл. Февраль 1829 года».

— Ловелл был одним из анатомов, которым поручили произвести посмертное вскрытие Уильяма Бёрка, — пояснил профессор. — Весьма вероятно, что он же был врачом, который констатировал смерть Бёрка после повешения. Месяц спустя Ловелл начал позировать для этого портрета.

— Доктор Ловелл производит впечатление человека весьма довольного своей жизнью и карьерой, — заметил Ребус.

Глаза профессора засверкали.

— Почему бы нет, позвольте вас спросить? Ведь он действительно многого достиг. Кроме всего прочего, он был прекрасным мастером-краснодеревщиком, как Уильям Броуди, о котором вы, вероятно, слышали.

— Джентльмен при свете дня и грабитель под покровом ночи, — вспомнил Ребус.

— Существует предположение, что именно он послужил прообразом стивенсоновских Джекилла и Хайда. Во всяком случае, когда Стивенсон был маленьким, в его спальне стоял гардероб работы Броуди.

Ребус продолжал внимательно изучать портрет Ловелла, его глубокие черные глаза, подбородок с ямочкой, густые темные локоны. Он был уверен, что художник польстил оригиналу, убрав кое-какие морщины и излишки плоти. Однако в любом случае Ловелл был весьма и весьма привлекательным мужчиной.

— Интересная связь вырисовывается с дочкой Бальфуров, — сказал, отдышавшись, профессор, и Ребус, невольно вздрогнув от удивления, повернулся к нему, но Девлин смотрел только на портрет.

— Что вы имеете в виду? — спросил Ребус.

— Ящички со склона Артурова Трона, — ответил тот. — Любопытно, что пресса снова о них вспомнила в связи с этим исчезновением… — Девлин посмотрел на Ребуса. — По одной из теорий, это символическое захоронение жертв Бёрка и Хейра…

— Да.

— А новый ящичек, похоже, олицетворяет символическое захоронение юной Филиппы.

Ребус снова перевел взгляд на портрет.

— Так вы говорите — мистер Ловелл работал с деревом?

— Вы видели стол в моей столовой? — вопросом на вопрос ответил Девлин. — Его сделал он, Ловелл.

— Поэтому вы его купили?

— Для меня этот стол — свидетель становления современной хирургии как науки, а история хирургии — это история Эдинбурга. — Девлин засопел, потом вздохнул. — Честно говоря, я очень скучаю по своей работе, инспектор.

— Я бы по вашей, наверное, не скучал.

Отвернувшись от портрета, они не спеша двинулись к выходу.

— В каком-то смысле я чувствовал себя избранным. Извлекать наружу то, что сокрыто в этой животной оболочке… Дух захватывает! — Словно в подтверждение своих слов, Дональд Девлин ударил себя кулаком в грудь.

Ребус от комментариев воздержался. Для него тело всегда было просто телом, и не более чем телом. К моменту смерти то неуловимое и чудесное, что заставляло его жить, исчезало — оставался просто труп. Он чуть не сказал это вслух, но сдержался, понимая, что не ему состязаться в красноречии со старым патологоанатомом.

В мраморном вестибюле Девлин снова повернулся к нему.

— Послушайте, инспектор, мне в голову пришла одна мысль… Что, если вам принять участие в сегодняшней вечеринке? Время еще есть, съездить домой и переодеться вы вполне успеете.

— Боюсь, эта идея мне не очень улыбается, — покачал головой Ребус. — Как вы сами сказали, заслуженные и маститые патологоанатомы соберутся здесь, чтобы говорить о работе, и только о работе.

Кроме того, мог бы добавить Ребус, у него не было смокинга, не говоря уже о регалиях.

— И все же я уверен, что скучать вам не придется, — не отступал Девлин. — Возможно, — учитывая предмет, о котором мы с вами только что беседовали, — вы даже сумеете извлечь пользу из наших цеховых разговоров.

— Это как? — удивился Ребус.

— На прием приглашен священник Римско-католической церкви. Он собирается прочесть доклад о дихотомии плотского и духовного в человеке.

— Вот, я уже ничего не понимаю! — шутливо пожаловался Ребус.

Профессор Девлин улыбнулся.

— Мне кажется, инспектор, вы просто притворяетесь. Впрочем, учитывая специфику вашей работы, умение притвориться невежественнее, чем вы есть на самом деле, не только простительно, но и желательно.

Ребус в ответ неопределенно пожал плечами, что можно было понимать и как «да», и как «нет».

— Этот священник, про которого вы упомянули, — сказал он, — случайно, не отец Конор Лири?

Глаза Девлина удивленно расширились.