Водораздел

Легкое облачко ненадолго закрыло палящее солнце, потянул прохладный ветерок. Но вскоре тучка ушла и солнце опять стало припекать спину и шею. Хотелось сбросить с себя промокшую от пота рубаху, но попробуй, сними — заедят оводы. Откуда-то спереди время от времени доносился звон натачиваемой косы. Это, конечно, Хёкка-Хуотари. Его покос начинается сразу за покосом Пульки-Поавилы. Неужели он сам правит косу?

Удары бруска о лезвие косы перестали раздаваться, и вскоре из-за кустов появился Хёкка-Хуотари с косой на плече. За ним шла Иро, печальная и понурая.

— Бока-то не болят? — спросил Хуотари, подойдя к Поавиле. — Уж очень рьяно ты взялся.

— Косить — работа нетяжелая, — ответил Поавила. — Только маши косой да точи ее.

— От работы еще никто не разбогател, — сказал Хуотари. — Пойдем отдохнем, а то, гляди, грыжу наживешь.

Вид У Хуотари был пасмурный. Поавила понимал, почему Хуотари хмурится, но ничего не стал расспрашивать. Дело-то щепетильное.

Когда Пулька-Поавила с сыновьями пришел к избушке, Хуотари и Иро уже успели поесть. Хуотари торопился поужинать: ему не хотелось, чтобы сосед увидел, что они едят — у него в кошеле были еще харчи, привезенные Ховаттой из Кеми. А этот вопрос тоже был щепетильный…

— Ты косу мне не наточишь? — спросил Хуотари. — Я, черт, никак не научусь. — И он хихикнул.

— Ладно… наточу, — пообещал Поавила. Он облизал ложку и убрал ее в кошель.

— Ясная погода будет завтра… Сено будет сохнуть — только убирай, — говорил Хуотари, разглядывая вечернюю зарю. — Только бы ночью заморозок не пожаловал. Ячмень-то начинает наливаться.

Дым выгнал из избушки комаров и мошкару, воздух в ней сменился. Можно было ложиться спать. Птицы тоже замолчали, попрятались в гнезда.

Иро легла последней. Ей пришлось лечь рядом с Микки: больше места в избушке не было. Утомившийся за день мальчик сразу уснул. Вскоре захрапели и старики. Хуоти тоже сделал вид, что заснул. А Иро не спалось. Она протянула руку через Микки и осторожно дотронулась до Хуоти. Хуоти промычал что-то и повернулся на другой бок…

Косари проснулись раньше, чем защебетали птицы и, наскоро позавтракав, отправились на работу: по росе легче косить.

Солнце опять пекло вовсю. К полудню уже можно было убирать в сарай сено, скошенное накануне. Пока сносили первые копны в сарай, подошло время обедать.

В избушке косарей ожидал сюрприз. Кто-то побывал там, съел почти все их припасы, а на столе оставил загадочную записку. Хуоти прочитал ее вслух: «Спасибо за харчи. Не волнуйтесь, осенью рассчитаемся».

— Эмяс, — выругался Пулька-Поавила.

Он догадался, кто наведался в избушку. Крикку-Карппа рассказывал, что видел в лесу трех незнакомых мужчин. Шли они со стороны границы и направлялись в Вуоккиниеми. Эти гости тоже, конечно, держали путь на погост. Вдоль Ливоёки туда легко попасть: река впадает в озеро Куйтти неподалеку от села.

— Осенью обещают рассчитаться, — продолжал ворчать Поавила и на покосе. «Черти, что-то опять замышляют. Видно, новую избу и осенью не придется строить», — рассуждал он про себя.

Почему-то не работалось. Приходилось прямо-таки заставлять себя махать косой.

— Эмяс! — выругался Поавила, бросая косу. Сунув руку в штаны, он вытащил муравьишку. — И этот еще тут. Маленький, а… — заматерился он.

Хуоти отвернулся, с трудом сдерживая смех.

Вечером, после косьбы, он взял удочку и пошел на рыбалку. Может быть, удастся наловить хоть на уху. Неподалеку от избушки на излучине речки была быстрина, где прежде хорошо брал на мотыля хариус.

Иро тоже пришла на берег.

— Клюет?

— Нет, — ответил Хуоти, не поворачивая головы.

Иро села на кочку и вдруг, закрыв лицо руками, зарыдала.

— Не плачь, — сказал Хуоти. — Слезами тут не поможешь.

Иро вытерла слезы, тяжело поднялась и медленно пошла к избушке.

Рыбалка у Хуоти на сей раз была неудачная.

— Ну что ж, делать нечего, придется сходить за харчами, — сказал отец. И Хуоти отправился в деревню.

На следующий день к полудню он вернулся и принес в кошеле туес с творогом и мешочек ячменной муки.

— Старый Петри пропал куда-то, — сообщил он. — Еще позавчера. Пошел за лыком и не вернулся. Теппана ходил искать, но не нашел.

— Трудно в лесу человека найти, — сказал Хуотари задумчиво.

— Может быть, удар хватил, — предположил Поавила.

— Да, стар уж он был, — добавил Хуотари.

Больше они ничего не говорили о новости, принесенной Хуоти, но каждый про себя продолжал думать о судьбе Петри.

На обед Хуоти сварил болтушку из ячменной муки.

— Ешь кашу до дна, парень, а траву коси под корень, — учил Поавила за столом Микки.

Так они питались кашей да морошкой, которая к тому времени начала поспевать.

— Мы соберем маме на гостинцы? — спросили ребята, когда они возвращались с покоса домой.

— Ну соберите, — разрешил отец.

Сам он тоже не удержался и присоединился к ребятам — очень уж соблазнительная была морошка. Все болото у тропинки прямо желтое. Ягоды крупные, сочные.

Скоро туес был полон. И наелись они так, что язык стало щипать. Затем вернулись на дорогу, вскинули кошели на спину и отправились дальше. Отец шел впереди тяжелыми шагами, Хуоти за ним, а последним трусил Микки.