Водораздел

И тут Пекка увидел идущего им навстречу Тимо Малахвиэнена. Заметив Пекку, Тимо почему-то перешел на другую сторону улицы. Пекка несколько раз оглянулся и успел заметить, что Тимо свернул к трактиру Анны Пахомовой.

Когда Пекка и Харьюла пришли на станцию, на перроне стояла толпа, дожидаясь прибытия поезда с юга. Среди ожидающих Пекка увидел и того человека, который, по его мнению, обязательно должен был помочь финнам.

— Вот он! — обрадованно воскликнул Пекка и показал на мужчину в форме железнодорожника. Это был Закис, председатель профсоюза рабочих депо.

Закис разговаривал с молодой женщиной в нарядном сером пальто в полоску и изящных ботиках из белого фетра. Пекка не был знаком с собеседницей Закиса, но знал, что она работает телеграфисткой на станции. Знал он также, почему у нее такое расстроенное лицо: на ее мужа, Пантелеймона Машева, недавно было совершено покушение.

— Изо дня в день наглеют все больше, — сказал Закис с сильным акцентом. По национальности он был латыш, и хотя уже давно, с тех пор как его сослали на север, жил среди русских, русское произношение он так и не усвоил. После свержения царя он имел возможность вернуться на родину, однако не поехал. В Кеми его знали как умелого оратора и убежденного революционера, и недавно рабочие депо выбрали его председателем своего профсоюза.

— Твой отец, наверно, еще ничего не знает, — проговорил Закис. — Когда он должен приехать? Ты не его ждешь?

— Да, — ответила собеседница, и они оба молча стали смотреть в сторону железнодорожного моста, откуда скоро должен был показаться поезд.

Пекка и Харьюла подошли к Закису.

— Товарищ Закис! Вчера к нам приехали финские красногвардейцы, — начал Пекка.

— Да, я слышал…

— Надо им помочь.

Харьюла рассказал, в какой помощи они нуждаются. Закис внимательно вглядывался в него. Выслушав, сказал:

— Поесть вы сможете в железнодорожной столовой. Я дам записку… Думаю, вам лучше всего вступить в отряд железнодорожной охраны. Вас слишком мало и с такими силами вы все равно не выступите. Из Кандалакши, правда, ваши пошли к границе, но их отряд насчитывал несколько сот человек…

Закис ездил в Кандалакшу проводить выборы делегатов на уездный съезд Советов. Он слышал, что финские красногвардейцы направились к границе, но не знал, что уже в районе Алакуртти и Куолаярви, на советской территории, им пришлось вступить в бой с перешедшими границу белофиннами. Да вряд ли в Кеми кто-либо знал об этом.

Поезд должен был вот-вот подойти. Дежурный по станции, важного вида мужчина в фуражке с красным верхом и черным околышем, вышел на перрон и ударил в большой колокол, висевший у дверей вокзала. Через минуту прибыл поезд. Среди пассажиров, вышедших из вагона, был и отец молодой телеграфистки.

— Верочка!

— Наконец-то! — бросилась она к отцу.

— Ну что ты плачешь, чудачка? — улыбнулся отец, поцеловав дочь.

— Александр Алексеевич! — Закис подошел к приехавшему и крепко пожал руку. — С приездом.

Закис взял чемодан и грузной, чуть развалистой походкой, выдававшей в нем бывшего моряка, пошел следом за Александром Алексеевичем и Верой, разговаривавших о своих делах.

— От Надюши тебе большой привет, — говорил Александр Алексеевич. — Представь себе, твоя кукла у нее еще цела.

Вере было девять лет, когда ее отца, Александра Алексеевича Кремнева, за одну из статей в «Рабочей правде» отправили в ссылку в Карелию. Верочка с матерью вскоре переехали к нему. Уезжая из Петербурга, Верочка подарила одну из своих кукол дочке учителя реального училища, у которого они снимали комнату. Александр Алексеевич думал, что напоминание о подарке, который до сих пор так бережно хранили, будет приятно для дочери, но Верочка ничего не сказала, даже не улыбнулась.

— Что-нибудь случилось? — встревожился отец.

— Пантелеймона ранили, — сообщила Вера.

— Ранили? Тяжело?

— Из-за угла стреляли, сволочи, — сказал Закис.

— Понятно, понятно… — проговорил Кремнев, нахмурившись.

В последнее время почти все большевики города были в разъезде. Кто поехал в карельские деревни устанавливать Советскую власть, кто в поморские села проводить выборы в уездный Совет. Сам Кремнев только что вернулся из Петрограда. Все руководство партийной работой легло на плечи Машева. И, конечно, контрреволюционеры решили воспользоваться моментом и нанести удар по организации.

Кремнев жил на окраине города в одноэтажном домике, одна половина которого была выкрашена в желтый цвет, другая оставалась некрашеной. Крашеной половиной дома владел какой-то приказчик, а на другой раньше жил становой. Теперь квартиру станового занимал Кремнев, а на другой половине по-прежнему жила с семьей вдова приказчика, убитого на войне, преждевременно выцветшая, вечно чем-то напуганная женщина.

— А почему ты опять сидишь? — упрекнула Вера мужа. — Доктор сказал, что тебе нельзя подниматься.

Она взбила подушки и пыталась заставить лечь сидевшего в постели Пантелеймона, но тот ее не слушался.

— Как же это произошло? — спросил Кремнев.