Водоворот

Подкрались к возу и взялись за работу: Денис впрягся в оглобли, Марко стал отворять ворота. Тимко, найдя во дворе какой-то дрючок, пошел подпереть им дверь Прокопихиной хаты, чтобы старуха, услышав шум, не могла выйти во двор. У ворот Денис неожиданно рванулся вправо, колесо глухо ударилось о столб — и храп на возу оборвался. Парни, как по команде, кинулись со двора. Только Денису некуда было деваться, и он присел между оглоблями. Прошла минута, другая. Храп возобновился. Тимко вынырнул из темноты, зашептал:

— Где хлопцы?

— Разбежались…

— Повезли вдвоем!

Выкатили воз на улицу, потащили по песку между плетнями. Денис пыхтел, как бык, впряженный в плуг, потом вдруг кинул на землю оглобли и юркнул в темноту.

— Ты куда? — зашипел на него Тимко.

— Хлопцев поищу…

— Я тебе поищу! Иди тащи!

Денис поплевал на руки, впрягся и поволок воз дальше. На повороте дороги из-за верб один за другим вышли хлопцы.

— Трусы! — обругал их Тимко.

Они виновато подошли к возу и принялись помогать. Молча, как похоронная процессия, поехали спящим селом. У поворота на полтавский шлях остановились, заспорили, куда везти. Тимко настаивал, чтобы на мост, Марко — на колхозный двор. Пусть люди утром посмеются: мол, Матвия черти ночью привезли в колхоз записываться. Гараська придумал лучше всех:

— Давайте его в степь оттащим! Дорога хорошая.

— Может, ты его сдуру и в Полтаву повезешь? — разозлился Тимко.

— Придумал! — крикнул Марко громко. Все на него зашикали.— Давайте отвезем его на тырло. Там мелко. Я вчера поил быков, видел.

Тимко махнул рукой:

— Поехали…

Тырло — небольшой, поросший травой островок посреди Ташани. Здесь гнездятся дикие гуси и утки, садятся на отдых перелетные журавли, вьют гнезда луговые чайки. Весной, когда спадет вода, сюда пригоняют на водопой стадо, а зимой, когда желтый камыш заносит снегом, особенно вечерами, по острову петляют лисицы и бегут по синему льду в село за курочкой или уточкой.

До мостика добрались благополучно. Стали спускаться к Ташани. Дениса мотало в оглоблях как проклятого.

— Держите, а то напирает.

Вдруг его тряхнуло так, что он не смог удержать телегу, бросил оглобли и отскочил в сторону. Воз прогрохотал мимо него и покатился прямо в Ташань. Послышался громкий плеск воды и отчаянный крик:

— Ря-а-а-ту-уй-те-е!

Никто не отозвался. Только быстро затопали по дороге ноги. Тихонько пересвистываясь, хлопцы собрались под вербами у самой Беевой горы. Неуклюжий Денис приплелся позже всех и «порадовал» новостью: потерял картуз.

— Да где же ты его потерял, раззява?

— А разве я знаю? Бежал-бежал — пощупал, а его нет.

— Иди, хоть всю ночь на карачках ползай, а картуз чтобы нашел. Поднимет его кто-нибудь из трояновцев, сразу догадается, чья работа.

— Да где ж я его найду в такой темноте?

— Вот влипли, так влипли,— почесал затылок Тимко.— Будут спрашивать, говори — ничего не знаю. Понял?

— Если б так…

— Эх, и дурень же ты, хоть в ступе толчи.

Невеселые расходились хлопцы по домам. Тимко добрался до своей хаты, когда над Беевой горой уже светлело небо. Скользкой от росы тропинкой он спустился в овраг, зачерпнул берестяным корцом воды из родника, с жадностью напился, чувствуя, как вода течет за ворот и приятно холодит грудь. Потом по круче взобрался к хате, вошел в каморку и лег на нары. В каморке пахло мукой и сушеным липовым цветом. Тимко долго не мог заснуть. В голове сменялись картины прошедшего дня: широкое поле, покрытое бурьяном, выгоревшим на солнце, влажные, черные борозды, далеко, едва различимое марево над горизонтом. Долго перед его глазами стояла Орыся, такая, какою он видел ее в последний раз, с бледным, испуганным лицом; потом она куда-то исчезла, а на ее месте появилась Лукерка, маня черными глазами и грустно улыбаясь из-под пуховой шали. «А ну вас к монахам»,— прошептал он и натянул рядно на голову.

5

У старого Лукьяна Хомутенко семеро детей. Сварит жена ведерный чугун борща — за день будто ветром выдует. Влас — самый старший, двое других тоже работники: один трактористом, второй так — на разных работах, да еще дочь в колхозных яслях за детьми смотрит. А остальные — мелюзга. Тот — гусей пасет, этот — целое лето из речки не вылезает, глохнет от воды, как сапог. Кнутом бы огреть, да все некогда.

Надежда семьи — Влас. Как-никак самый старший. Ему бы и помогать родителям кормить хлебом насущным всю ораву. Однако на деле не так получается. Не лежит у Власа душа к сельскому хозяйству. Скажут ему: сено на арбы класть — он его так уложит, что тут же все развалится; пошлют быков погонять — борозду испортит, огрехов наделает. Кол в плетень забьет — и то непременно криво. А всему виной книжки. Если бы не эта напасть, может, вышел бы из хлопца добрый хозяин. А то как научился читать — с книжкой не расстается.

Сперва Лукьян радовался, глядя на него: «Разумный парень, гляди — профессором станет, а то и повыше…» Потом, как пошли один за другим дети и нужны стали рабочие руки, отец все чаще и чаще хмурился, видя сына за книжками, и однажды не выдержал:

— А ну, бросай к чертовой матери свою Библию да иди коровник чистить!