Водоворот

Под вечер приехали в Ахтырку. Терешко в привокзальном скверике распряг коня, чтобы накормить его, а Влас пошел на вокзал за билетом. Подошел поезд. На перроне засуетились пассажиры. Влас забрался на площадку и, поставив сундучок у ног в проходе, кричал через головы деду Терешке, чтобы мать не горевала и что харчей ему хватит. Дед не мог расслышать в общем шуме, что кричит ему Влас, и махал брылем. Пассажиры толкались, возмущались, требовали, чтобы Влас освободил проход; тогда хлопец прошел в вагон и стал у окна, не выпуская тяжелого сундучка из рук; ему казалось, что, как только он поставит его на пол, сундучок сейчас же украдут. Паровоз дал свисток, поезд тронулся, и мимо окна проплыл дед Терешко в брыле, с кнутом за голенищем.

К Харькову подъезжали ночью. Влас, присев на сундучок, с волнением всматривался в море огней, мелькавших на горизонте. Поезд шел быстро, и когда Влас высунулся в окно, с головы ветром унесло фуражку. Он закричал: «Остановите!» В вагоне засмеялись, и парень забился в угол, время от времени проводя себя по волосам и не веря, что уже нет фуражки. Он решил, что его ожидает беда еще похуже этой, но все обошлось. Он доехал благополучно, разыскал университет. Принялся стучать в дверь. Стучал он осторожно, но настойчиво. Ему отпер заспанный, сердитый сторож.

— Чего тебе? — спросил он, приоткрыв дверь. Влас полез на него с сундуком.— Ты кто такой?

— Пустите, дяденька, переночевать.

— Тут не постоялый двор, а университет.

— Что ж мне теперь, на улице пропадать?

— Иди в Дом колхозника, Павловская площадь, шесть.

Влас потащил свой сундук на Павловскую площадь.

В Доме колхозника молоденькая девушка с накрашенными губами выглянула в окошко и сказала, что «местов нету». Влас поставил сундучок в угол, сел на него. «Не выгонят же»,— подумал он. Тогда какой-то юноша, сидевший на диванчике, подошел к окошку и сказал девушке:

— Ты, деваха, вот что… Или выпиши этому хлопцу квитанцию, или я сейчас разнесу твою будку. Видишь, парень из села, может, первый раз в городе. Куда он пойдет среди ночи?

— Не кричите, а то позову милиционера,— возмутилась девица.

— Давай место, а не то по зубам получишь! — гаркнул парень.

Девушка поспешно выписала квитанцию и бросила ее в окошко.

— Подумаешь, раскричался… Мы и не таких видели,— пропищала она и закрыла окошечко.

Влас взял квитанцию, сдал паспорт и вместе со своим заступником поднялся на второй этаж. Оказалось, что Коля тоже поступает в университет, только не на исторический, а на биологический факультет. Коля рассказал, что раньше работал по «разгрузке карманов», потом воспитывался в детском доме. «Теперь ненавижу воришек и, как встретится, даю по шее». Влас схватился за сундучок — да так, что рука онемела. Коля, заметив, сказал:

— Не бойся. Я твоих денег не возьму, хоть и знаю, где они: зашиты в подкладку пиджака и в левый карман штанов. А вот если у тебя есть что перекусить — не откажусь и буду весьма благодарен.

Они расположились в комнате, открыли сундучок, разделили пополам жареную курицу и принялись уничтожать ее с аппетитом. В углу заскрипели пружины, раздался сонный сердитый голос:

— Перестаньте хрустеть. У меня неврастения.

— Обратитесь к психиатру,— посоветовал Коля.

Наконец они погасили свет и улеглись.

— Слушай, откуда ты узнал, где у меня деньги? — спросил Влас.

— У меня, корешок, практика. Ты слишком часто хватаешься за то место, где они спрятаны. Сам-то, может, и не замечаешь, а тот, кто следит, все мотает на ус.

Утром, когда Влас проснулся, Коля был уже одет.

— Ну, собирайся. Пойдем устраиваться в общежитие.

*

Парни поселились на Толкачевке, в красивом красном здании. Первый экзамен, украинский диктант, Влас сдал хорошо. Это подбодрило его. Но, как и прежде, он не был уверен в себе и занимался изо всех сил. Другие бродили по паркам, ездили на футбольные матчи, в театры, в цирк, шумными толпами ходили по Сумской, а он сидел целые дни над книгами, ночью спал как убитый, не слыша ни веселого смеха, ни тихого шепота влюбленных, ни мелодичного бренчания гитары в теплой августовской ночи.

На экзамен по иностранному языку он пришел, особенно волнуясь. Язык он знал плохо. Когда пришла его очередь отвечать и гладко причесанная женщина с приятным лицом вызвала его к доске, он побледнел и не мог произнести ни слова. Преподавательница заметила его волнение и старалась не смотреть на парня, чтобы не смущать его, потом улыбнулась, чтобы подбодрить, но Влас решил, что она над ним смеется, и, продолжая упорно молчать, крошил пальцами мел, который сыпался ему на сапоги. Наконец он взял себя в руки и начал отвечать тихо, несмело и все перепутал. Преподавательница морщилась, но не поправляла его, дав кончить. Потом сказала Власу, что он свободен, и попросила подождать ее в коридоре, пока она примет экзамены: ей нужно поговорить с ним. Влас кивнул головой и, бледный, неуклюжий, затопал тяжелыми сапогами к выходу. Вскоре она вызвала его и, стараясь говорить как можно мягче, сказала:

— Я поставила вам «плохо». Но вы… Я буду говорить о вас с комиссией.