Водоворот

— Как? — усмехнулся Сергий.— Собираемся у кого-нибудь в хате, подурачимся с девчатами — и спать. Что вы меня о культуре спрашиваете? — насупился Сергий.— Вы мне дайте хлеба, а тогда и о культуре рассказывайте. А то все вы, городские, хлеб жевать любите, а как он растет — не знаете.

— Ты, я вижу, не любишь городских, а зря. Это замечательные люди, большие труженики. В твои годы пора в этом разбираться.

— Пробовал,— глухо ответил Сергий.— Да ничего с этого не вышло. Э, да что с вами говорить! Вы сами городской, городских и защищаете.

— Не угадал,— улыбнулся Дорош.— Я коренной селянин.

— Э, какой вы селянин? — махнул рукой Сергий, потом отвернулся и долгое время молчал.

Дорош тоже не вызывал его на разговор, и так они проехали добрую часть пути. Наконец Сергий заерзал, несколько раз тяжело вздохнул, потом сбил на затылок облезлую шапчонку и повернулся к Дорошу:

— Оно, видите, в жизни так ведется: что у кого болит, тот о том и говорит. Может, иной и ошибается, принимает на дороге столб за человека, но все же глаза у него есть и что-то они видят.

Сергий снова замолчал.

— Я и вас не люблю,— произнес он потом.— Вы хоть и вертитесь в нашем селе, а сразу видать — горожанин: часы, очки, блокнотик. На что они вам сдались? Чтобы людей удивлять? Это только Охрим как вернулся с финской войны, так сапоги ваксой начистил, к нагрудному карманчику цепочку привесил и хвалился каждому встречному, что получил в награду именные золотые часы за то, что взял в плен двух финских генералов. Ну кто ему поверит,— ведь все знают, что Охрим своей тени боится. А нашим хлопцам все равно над чем смеяться, лишь бы весело было. Вот они и просят: «Ну покажи, Охрим, мы ведь сроду золотых часов не видели».— «Э,— отвечает Охрим,— невозможно это, на них номер воинской части проставлен, а это — военная тайна, и разглашать ее нельзя. Сами подумайте: какой мне интерес из-за вашего любопытства на расстрел идти…» Просили-просили хлопцы — ничего не выходит, тогда они его подстерегли и вырвали цепочку.

Сергий весело рассмеялся.

— Оказалось, что никаких часов у него нет, а к цепочке пудреница прицеплена, которую барышни в сумочках носят. Вот тебе — ха-ха — и вся военная тайна… Так и с вами будет: покрутитесь в селе и — прощай.

— Ну это ты, Сережа, переборщил. Из вашего села я никуда не уйду, никто меня сюда не посылал, я пришел добровольно, а добровольцы не убегают. А что касается твоих мыслей о горожанах, то скажу одно: ошибаешься ты. Поживешь на свете побольше, сам свою ошибку поймешь.

Дорош спрыгнул с подводы и, чтобы немного размяться, пошел пешком. Его щуплая фигура в испачканной грязью шинелишке казалась жалкой, сиротливой.

«Рассердился,— глядел ему вслед Сергий.— Ничего, зато будет знать, что я о нем думаю». Сергий закурил и, понурив голову, задумался. Он перебирал в памяти все сказанные им слова и раздумывал, насколько они могли обидеть Дороша. «А, ничего… Уж если он такой тонкокожий, пусть лыком себя обошьет, чтобы не так донимало». Весенний шаловливый ветер сорвал с цигарки искру и бросил в рукав — искра обожгла так, что он замахал рукой. «Ишь залетела, окаянная, я и не заметил,— улыбнулся Сергий и почему-то опять подумал о Дороше.— Он или очень хитрый, или очень честный. Поживем — увидим».

Сергию скучно было ехать одному, он слез с телеги, бросил вожжи и побежал к Денису, который, сидя на возу, между делом чистил шомполом ружье.

— Ну как ты тут? — спросил Сергий.

— Ехать осточертело. Закурить есть?

Сергий вынул кисет и подал Денису. Тот положил ружье, закурил, грустно сказал:

— Зайца теперь трудно встретить: озимые поднялись. А дикая утка вся на лиманах. У тебя что есть в торбе?

— А ты свое уже слопал?

Денис молча поднял шомполом пустую торбу, валявшуюся на возу.

— Ну как твой «нач»? — спросил он погодя.— Принеси его торбу. Там колбаса должна быть.

— Никакой там колбасы нет. Нам сестра харчи на двоих давала.

— Так в чем же дело? Возьми свою долю и неси сюда.

— На дармовщину хочешь?

— А что ж делать, если моя пуста?

Сергий побежал к своему возу, вынул из торбы куски сала, оставив один Дорошу, две головки луку, краюху хлеба и принес все это Денису. Удобно усевшись, они принялись ужинать. Денис уплетал сало и хлеб за обе щеки, так что на лбу пот выступил, грыз лук, словно конь сырую капусту.

— Летом я тебе утку подстрелю. Самую жирную,— пообещал Денис и даже глазом не моргнул.

Сергий молчал, он прекрасно знал, что Денис врет и никакой утки ему не даст.

Вечерело. Солнце повернуло на запад, купаясь в дымчатых облаках; ветер стих, степные просторы словно сузились. Крадущиеся черные тени сбегались отовсюду так быстро, что скоро совсем не стало видно ни степи, ни дороги, по которой шли быки. Наконец в темноте, где-то вдали, показалось огненное зарево.

— Чупаховка,— протянул туда руку Сергий.

— Сколько еще ехать? — поинтересовался Дорош. Он почувствовал голод и расположился на возу перекусить.

— Часа два.