Катя представила Антуанетту, брезгливо поднимавшую лапки над каждой лужицей. Сейчас она там, в квартире, возле тела мертвого хозяина. Или спряталась под диваном, когда в ее дом вошли чужие люди — много чужих. Может быть, ее возьмут соседки. А может, и не возьмут, и тогда Антуанетту отправят в приют. Если ей повезет и кто-то захочет приобрести взрослого терьера, то у нее появятся новые хозяева. Но это потом. А пока она в квартире, где убили Олега Борисовича.
— Это всего лишь собачка, — прошептала Катя, пытаясь убедить себя обойти лужу. — Чужая. Я даже не люблю маленьких собачек!
Прохожие огибали Катю, застывали на секунду перед лужей и сворачивали в стороны.
«Наши проблемы — как грязная холодная лужа», — вспомнила Катя слова своей новой знакомой.
— Не как лужа. Как водоворот, — вслух сказала она.
Затем развернулась и пошла обратно к дому, на ходу вытаскивая телефон, чтобы позвонить на работу и предупредить, что задержится.
В квартире Вотчина работала оперативная группа. Когда Катя тихонько постучала в дверь, отчего-то опасаясь звонить, и изнутри что-то неразборчиво крикнули, она толкнула ее и вошла в прихожую. Тотчас навстречу ей выскочил низкорослый хмурый мужик в мятом костюме, заросший щетиной, и грубовато рявкнул:
— Куда? Нельзя на место преступления! Родственница?
Катя начала говорить, что нет, не родственница… И тут из-за двери, поскальзываясь на линолеуме, выскочила Антуанетта и с отчаянным визгом ринулась к девушке. Она подпрыгнула, как мячик, и Катя подхватила крошечное дрожащее тельце, прижала ее к себе. Тонька спрятала взъерошенную голову у нее под мышкой, и, плача и скуля, начала рассказывать на своем собачьем языке, что случился ужас, и ей было очень страшно, хотя она тявкала, тявкала изо всех сил и боялась, что ее ударят, а потом бросят одну…
— Разве я тебя оставлю? — спросила Катя, глотая слезы. — Собачонка ты глупая, мелкая…
— Мелкая, а лаяла на нас так, что мы чуть не оглохли, — заметил вышедший в прихожую опер. — Барышня, вы у нас кто?
— Меня зовут Екатерина Викулова, — сказала Катя. — Я знала Олега Борисовича. Я могу вам чем-нибудь помочь?
Сорок минут спустя Катя, не веря, что ее отпускают без всякой дополнительной проверки, вышла из кухни, где с ней беседовал следователь. Антуанетта мелко семенила внизу, не отставая ни на шаг.
— Посмотрите картины, — попросил следователь. — Может быть, что-то пропало?
Катя вошла в комнату, в углу которой возле кресла небрежно накрытое простыней лежало тело. Она покосилась в сторону простыни, но следователь мягко взял Катю под локоть.
— Вы не бойтесь, не бойтесь. Посмотрите внимательно на стены. Вы сами говорили, что он не раз показывал вам свою коллекцию.
— Кажется, все на месте. — Катя растерянно обвела взглядом нагромождение полотен. — Даже иконы. Странно…
— Вот и нам тоже странно.
— Подождите…
Она прошла в соседнюю комнату, движимая неясным чувством, и уверенно отстранила оперативника, закрывавшего ей проход к полке с деревянными фигурками.
— Что? Что такое? — спрашивал опер.
Катя молча смотрела на полку. Что-то внизу коснулось ее ног, и она вздрогнула. Антуанетта!
— Здесь, — тихо произнесла Катя.
— Что — здесь?
— Здесь не хватает одной вещи.
— Какой?
— Деревянной русалки. Той, которая исполняет желания.
Пару месяцев спустя после смерти тракториста Мишка заглянул к Кольке Котику. Приятеля дома не было. В огороде хлопотала его молчаливая жена Наталья, похожая на полную унылую корову, и Мишка с ностальгией вспомнил, как хорошо, бывало, они сидели, уговаривая под водочку Натальины соленья.
— Что, Наташка, огурчики-то будешь в этом году солить? — с деланой веселостью спросил он.
— Как не солить, — отозвалась та, откидывая с потного лба прядь волос. — Приходи, первая проба твоя будет. Ты к нам в последнее время и не заглядываешь.
— Дел много, — соврал Левушин. — Дом у нас с Ленкой достраивается, там пригляд нужен. Сама знаешь…
Наталья кивнула.
— Добрая ты душа! — вдруг вырвалось у Мишки. — Закуску нам с Колькой приносила… Не гнала нас!
Жена Котика удивленно взглянула на него.
— Зачем же вас гнать? Коли вы дома сидите, у меня на виду, так я за вас спокойна. А то пойдете по чужим дворам пьянствовать, ничем хорошим это не закончится.
Она снова наклонилась над грядкой. Левушин посмотрел на ее широкую спину, и ему вдруг пришло в голову, что Наталья при нем ни разу не улыбнулась. А ведь не старая баба — двадцати трех еще нет.
— Наташ, что ты неулыбчивая такая?
— А от чего мне улыбаться? Или жизнь у нас с тобой больно веселая?
Левушин покивал головой в такт своим мыслям и неожиданно для себя решился.
— У меня для тебя подарок есть. Хороший. Может, хоть тебе от него веселее станет.
Он достал из кармана русалку, сжал в кулаке.
— Держи.
— Что там?
Левушин нехотя разжал кулак и положил фигурку на широкую Натальину ладонь.