Водоворот судьбы. Платон и Дарья

Русские генералы, не задумываясь, решили судьбу императора и его семьи и этим поступком поставили народы России на край пропасти. Но будущее покажет, что это решит и судьбу многих из них. Позже они пожалеют о том, что сотворили собственными руками, но будет уже поздно, к этому времени слишком много воды утечет.

Между двумя и тремя часами пополудни генерал Рузский в сопровождении генералов Данилова и Савичева снова явился к Романову, и вывалил перед ним на стол целую кучу телеграмм. Ники, сильно волнуясь и меняясь в лице, стал поочередно брать в руки клочки бумаг, и беззвучно шевеля губами, начал мучительно читать их. Император не верил своим глазам тому, что было написано в телеграммах. Можно было подумать, что он заучивал их. Его ошеломили ответы командующих фронтами. Понимая, что произошло, Ники словно окаменел. Романова опалило чем-то горячим, у него закружилась голова, в глазах появились темные пятна. И вся жизнь замелькала бесформенными клочьями.

Ники никак не ожидал, что прочтет в телеграммах страшные слова. Как генералы могли так поступить? Как они могли изменить присяге? Как могли предать его? Ведь он верил им, как самому себе. Да и как можно поступать так во время ведения войны? У него это в голове не укладывалось.

Особенно государя потрясла телеграмма вице-адмирала Непенина, которого он очень уважал и ценил как выдающегося морского начальника. Впервые Романов не смог скрыть своего сильного душевного потрясения. Его лицо покраснело как кумач, а глаза загорелись лихорадочным блеском. В его голове было много непривычных и горьких мыслей. Внутренним чутьем император понял, что ему не удалось избежать великих потрясений. Паразитическое окружение подточило и разложило его самого. Что теперь будет с Россией?

Наступило непродолжительное молчание. Его охватило негодование. Ники опустил вниз, его глаза загорелись синим гневом. Лицо государя выражало то сосредоточение, какое бывает у человека, поглощенного одной мыслью. И вдруг Романов вскинул удивительно синие глаза на Рузского и, сохранив величественный и достойный вид, сказал, что он пойдет, на все что угодно ради спасения России, и что он готов отдать власть, чтобы избежать большой крови, но от этого сдерживает то, что его решения не поймут армия, казаки и хочет ли русский народ его отречения?

В ответ Рузский предложил императору выслушать мнение сопровождавших его генералов и те дружно высказались, что Романов должен уйти в отставку. И хотя офицеры хмурились, но в душе они были бы рады слышать слова императора об отставке. Рузский, посчитав, что разговор принял нужное направление, сохранил молчание. Стало необыкновенно тихо, но тишина продолжалась недолго. Через минуту Романов в тяжелом раздумье замедленно встал с кресла и вскинул вверх подернутую легкой сединой голову. Ники выпрямился во весь рост и, точно решившись на что-то ответственное громко и явственно волнуясь, признался:

— Я еще вчера принял решение отказаться от престола.

Император обронил это таким тоном, как будто на него неудержимо надвигалась пропасть и как будто впереди его стоял непреодолимый барьер. Его словно сковало цепенящее чувство стремительного и бесконечного падения. Ему было не безразлично, что будет через минуту, через час, через день. После этих слов император и генералы торжественно перекрестились.

— Благодарю вас за доблестную и верную службу, — с явной иронией проговорил Романов.

После объявления об отречении, Ники вышел из вагона и скоро вернувшись, подал Рузскому две телеграммы и спокойным голосом попросил отправить их Алексееву и Родзянко.

Вскоре из Петрограда командующему Северным фронтом Рузскому пришло сообщение, что для переговоров с Романовым в Псков направились член Временного Комитета Александр Иванович Гучков и бывший член Государственной Думы Василий Витальевич Шульгин.

Рузский доложил Романову о предстоящем приезде делегатов.

— Когда они приедут, сразу же ведите их ко мне. Я не уеду в Могилев, не переговорив с ними, — твердо и повелительно произнес Романов.

— Слушаюсь, ваше императорское величество, — ответил Рузский и отправился в специально выделенный для него вагон в царском поезде, по пути предупредив скороходов, чтобы нежданных гостей провели вначале к нему.

Узнав, что император принял решение отречься от престола, свита полная смутных предположений и страха кинулась отговаривать Ники от поспешного шага. Она буквально умоляла Романова изменить свое решение и убедительно просила, чтобы он остановил отправку телеграмм. Кому-то даже стало плохо. Однако Романов был неумолим.

Отбившись от свиты, Романов вызвал к себе профессора Федорова.

— Сколько сможет прожить мой сын? — тихо спросил государь.

— Не больше шестнадцати лет, — уверенно ответил Федоров.

У Ники на лбу сбежались страдальческие морщины.

— У Алексея есть хоть какие-то шансы прожить долго?

Сергей Петрович сокрушенно развел руками:

— Ваше величество чудес не бывает. Во всем мире не зафиксировали ни одного случая.