Читаем Воды любви (сборник) полностью

Эдуард зажмурился. Валерка достал «узи». Костян – обрез, Таня – просто кривой нож…. Но президент сказал:

– У каждого из нас есть маленький недостаток, – сказал он.


Подмигнул. Вышел. Друзья, спрятав оружие, стали обнимать Эдуарда. Он же плакал от счастья, ушам своим не веря. Тем более, в них все еще стоял ровный, ужасающий своей монотонностью гул молдавского бессознательного.

Которое, – знал Эдуард, – останется с ним навсегда.

И всю оставшуюся жизнь он пытался понять, не чудится ли она ему.

И на Мрасе дубут блябони вцести

– Двадцать, девятнадцать, – сказал механический голос.

– Восемнадцать, семнадцать, – сказал Лоринков.

– Заткнись, – сказал механический голос.

– Сбил со счета, – сказал голос.

– Извините, я нечаянно – сказал Лоринков.

– Скафандр проверил? – сказал голос.

– Так точно, – с радостью сменил тему Лоринков.

– Начинаем отсчет, – сказал голос.

… – кивнул Лоринков.

– Чего ты молчишь? – сказал голос.

– Вот когда от него нужно «есть», он молчит, – сказал голос.

– А когда ему нужно заткнуться, он болтает и болтает, – сказал голос.

– Молдаване, – сказал голос.

– Знаешь что, – сказал Лоринков.

– Где здесь выход? – сказал он.

– Не горячись, – сказал еще один голос.

– Горячие молдавские парни, – сказал он.

– И ты цыц, – сказал второй голос первому.

– Начинаем отсчет, – сказал голос.

– Володя, помни, сколько мы потратили на обучение одного космонавта, – сказал голос.

– Я помню, – буркнул Лоринков.

– Помни, что на тебя смотрит вся Россия, – сказал голос.

– Что тебя слушает вся Россия, – сказал голос.

– И как мы материмся, тоже слышат? – нездорово возбудился Лоринков.

– Хер там, – сказал голос.

– Для ботвы мы поставили запись, – сказал голос.

– Скажите, а перед Новым Годом такая же фигня? – спросил Лоринков.

– Ну, когда вы перед Кремлем, в полночь, и трезвый? – сказал он.

– Володя, – сказал тепло голос.

– Будешь много трындеть и совать свой нос, куда не следует, – сказал голос.

– Останешься на орбите, как космический мусор, – сказал голос.

– Виноват, – сказал Лоринков.

– Помни, твоя задача состоит в том, чтобы выполнить задачу, – сказал голос.

– И чтобы не ссать у меня, – сказал голос.

– Пацан сказал, пацан сделал, – сказал голос.

– Все сделаю, ваше благородь, – сказал Лоринков.

– Бухнуть можно? – спросил он.

– Пей на здоровье, – сказал голос. – Все от страха пьют.

– Буль-буль, – сказал Лоринков, отпив из грелки, которую прятал в скафандре, и в которой прятал спирт.

– Ну, Володя, будем прощаться, – сказал тепло первый голос.

– До свидания! – сказал Володя.

– Помни, на Марсе притяжение в сто раз больше нашего, – сказал голос.

– Поначалу тебе будет тяжело, но потом ты привыкнешь, – сказал голос.

– Первые десять лет будешь вкалывать, как раб на галерах, потом пойдут проценты, – сказал голос.

– Не давай много воли таджикам, не корми хохла чересчур обильно, и – держи прибалтов в черном теле, – сказал голос.

– Вас понял, – сказал Лоринков.

– Топливо проверили? – сказал главный инженер.

– Так точно, – сказал Лоринков.

– Ну, с Богом, – сказал голос.

– Двадцать, девятнадцать, восемнадцать… – начал он обратный отсчет.

Полковник ВВС ВС РФ Лоринков, никогда не садившийся за руль самолета, – именно так он и называл штурвал, за что его не пустили бы даже в кабину пилотов, – смотрел на оранжевые всполохи Байконура. Где-то, объятые пламенем, бегали казахи из заправочного отсека, которых просто забыли, а потом забыли потушить. Но казахов никто не считал. Как сказал полковник Лоринкову механический голос, русские на казахах отыгрывались за то, что русские были для Людей кем-то вроде казахов. А Людьми была таинственная и могущественная корпорация, подчинившая себе весь мир, и орудовавшая руками мировых правительств.

– То есть, и даже вы….? – спросил Лоринков, примеряя новую форму.

– И даже я, – грустно сказал голос.

– Но смотри у меня, – сказал голос.


Конечно, у голоса было тело. Просто оно было таким невыразительным, неприметным – ну так таких и набирали, объяснил голос, – что Лоринков предпочитал слушать голос. Да и второго руководителя проекта «И на Мрасе дубут бляблони вцетси» голос был куда выразительнее внешности, хотя выглядел он, – признавал Лоринков, – более колоритно. Обычно голоса делились на Хорошего и Плохого, но так часто менялись местами, что Лоринкову, по сути, уже было безразлично, кто из них кто. Мусор, он и есть мусор, думал постоянный воспитанник комнаты трудных подростков отдела полиции города Кишинева номер 14 в 92—94 гг. Володя Лоринков. Кто был в тюрьме, тот не забудет, кто не был, не поймет, на, думал он. Журавли летят над нашей зоной, думал он. Хоп-мусорок, не шей мне срок, думал он. О чем это я, думал он. И улыбался двум мужчинам с выразительными голосами.

Так или иначе, а эти люди дали ему путевку не просто в жизнь…

На Марс!


* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза / Проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее