Воды любви (сборник)

– Черные аисты, – сказал Иван название отряда наемников.

В тот же момент Джику сорвался с места и побежал к людям в черном с криком «братаны, налейте!». Иван вспомнил урок истории и учителя, строго выговаривавшего через бородку, что Польша и Румыния всегда были политическими проститутками, что здорово отразилось на менталитете их населения. Поднял ружье, сдавил цевье, тщательно прицелился в приклад. Затаил зверем дыхание. Обжег сталь взмахом гигантских, не по чину, ресниц. Решительно нажал ствол. Тра-та-та, пропел автомат победную песню гения советской инженерной мысли, самородка Калашникова. Пуля, прошившая насквозь два полка духов, вернулась к Джику и пронзила тому сердце. Иван взял лезвие, которым брился каждую субботу и полез за Джику, отрезать на память ухо.

– За что ты меня так, братан? – спросил Джику.

– Как перебежчика, – ответил Иван, и пояснил, – мы русские, перебежчиков не любим.

– Три миллиона власовцев, – напомнил Джику.

– Начну с языка, – подумал вслух Иван.

– Я же свой, не перебежчик, – крепко сжал зубы Джику.

– А чего бежал к этим? – кивнул Иван на деликатно остановившихся в своем стремительном беге духов.

Те тактично ждали. Кто-то присел помыть в реке ноги, кто-то достал мангал, и звонил в доставку. Джику недоуменно сказал:

– Это же наши!

– Какие они тебе наши? – удивился Иван с духами.

– Они же черные аисты, а это же коньяк такой у нас, в Молдавии, – удивился еще больше Джику.

– Я думал, у вас «Белый Аист», – сказал Иван, и «духи», раскупоривавшие коньяк, который подвез на «Жигулях» какой-то мужчина с грузинским акцентом, согласно закивали.

– Черный тоже есть, – сказал Джику растерянно…

– Братушка, – сказал Иван и заплакал.

– Я же тебя… Я же думал… За врага…

– За перебежчика принял… – заплакал Иван, неловко покрутив в реке отрезанное ухо Джику.

– Это ничего, – сказал Джику, – вот победим, война кончится и приедем ко мне в Молдавию жить, я тебя таким вином угощу…

Ребята поцеловались. Потом еще и еще… Кто знает, чем бы это кончилось, если бы не духи, которые, пообедав, стали проявлять нетерпение.

– Шайтан-рус, – кричали они, порыгивая после коньяка, газировки и лежалого маринованного мяса, – или твоя воюй, или наша ехать скорее в Пакистан танцевать автобус с туриста вокруг.

– Давай решай рус, – кричали они.

– Пропадем ни за грош, – сказал Иван.

Но подумал, что русские не сдаются. Так что выковырял зубами пулю из сердца Джику, наспех зашил дыру серой – цвета хаки – ниткой, и стал лихорадочно соображать. Духи встали в цепь, чтобы их было удобнее выкашивать, и пошли. Над ними зависла громадина вертолета с надписью «США». Оттуда высунулась по пояс плоскогрудая баба с длинными волосами до пояса.

– Парни, я русский диссидент Сева Новгородцев, – прокричала баба в газету, свернутую в трубку.

– Я пришел дать вам волю! – крикнул он.

– Бросайте этого жирного козла Брежнева и идите к нам., пить кока-колу и трахать Джейн Фонду, – крикнула баба.

– А она трахается, эта ваша Фонда? – тревожно сказал Иван.

– Кока-кола, – сказал с отвращением Джику.

– Русские не сдаются, – с огорчением сказал Иван.

– Тем более, если они молдаване! – сказал Джику.

– Мы не сдаемся! – крикнули они хором волосатой бабе, которая почему-то упорно называла себя Севой.

– Ладно, парни, – крикнула она, – тогда я ставлю вам пластинку «Роллингов», и после нее муджахеды отрежут вам головы.

– А можно «Битлз»? – спросил Иван.

– А можно Чепрагу? – спросил Джику.

Сева Новогородцев сплюнула:

– Совки, – сказала она в сердцах.

Вертолет поднялся и, барражируя, и покачиваясь, словно лодка на волнах эфира, – эфира Радио Свобода, крикнул Новогородцев, – уплыла куда-то на Запад. В это время завис другой вертолет. Оттуда высунулись два лысых человека. Один в парике, другой с усами.

– Парни, мы два русских парня, – крикнули они.

– Саня Розенбаум и Иосиф Кобзон, – крикнули они.

– Бля будем, не сдавайтесь, – крикнули они.

– Бейтесь насмерть и умрите как герои, а мы напишем про вас песню! – пообещали Саня Розенбаум и Иосиф Кобзон.

– А когда ваши обгоревшие трупы привезут домой и похоронят в закрытых гробах, мы обязательно вспомним про вас и споем на концерте-годовщине, – сказал лысый в парике.

– И ваши однополчане будут подпевать нам, а потом пить водку и бить друг другу рожи, рассказывая, как одним кирзачом полк духов уложили…

– И все мы будем строить скорбные рожи, – сказал Розенбаум.

После этого они состроили скорбные рожи. Переглянулись и рассмеялись. Вертолет поднялся выше, и улетел, покачиваясь, как старшеклассница на выпускном. Надежды не было… Парни переглянулись и приняли смертный бой. Духи полезли наверх, и началась бешеная стрельба. Пули жалили ребят во все части тела. Больнее всего – в открытые от одежды места…

– Пятый, пятый, – кричал Иван, – прошу артиллерии.

– Нет! – отвечал пятый.

– Ты же знаешь, боец, что в Советской армии артиллерия открывает огонь только когда главный герой лежит в окопе и вызывает огонь на себя! – говорил пятый.

– Десятый, десятый! – кричал Джику.

– Я все слышал, – говорил десятый.

– Слушайте пятого, – говорил он.