Читаем Воды любви (сборник) полностью

– Может, он был армянин, – сказал Джику.

– Не прощу! – сказал Иван.

– Да нет, – сказал рядовой Петрухин, нежно рдея, – это она так ТЕОРЕТИЗИРУЕТ.

– О, – сказал Джику.

– Да, – сказал Иван.

– Читай дальше, – велели они хором рядовому.

–… исполнял всё, что должен, и потому для него было внезапным ударом, когда женщины уходили, – сначала подружки, потом жена, казалось, вокруг какие-то обезумевшие женщины, готовые разбить его и свою жизнь в погоне за призрачными вещами, вроде сладких слов, улыбок и этой проклятой радости, которая у всяких никчемных людей прорывается в каждом жесте, а ему не давалась никогда… – читал рядовой Петрухин.

Американский спутник-шпион, покружив над базой в Баграме улетел. На стол командования НАТО легло фото, на котором два солдата, глядя на снимок, возятся у себя в ширинках. Фотографию увеличили. Это был снимок Джейн Фонды.

– Новогородцев хорошо поработал, – решили в штабе.


* * *

В 1988 году, когда войска СССР вывели из Афганистана, в тесной комнатенке бобруйского гарнизона у экрана сидел взъерошенный мальчишка. Как завороженный, глядел он на экран черно-белого телевизора, по которому показывали «Марафон-1989».

Собирали деньги для жертв сталинских репрессий.

Марафон очень нравился пацану, потому что там в паузах между попрошайничеством показывали выступления советских рок-групп и ансамбля «Голубые береты». Они не только пели, но еще и показывали приемы, разбивали кирпичи головами, подкидывали друг друга на брезенте, в общем, были Крутыми. Мальчонка был председатель пионерской дружины имени Володи Дубинина, и сам Володя (в чем видел мистическое совпадение и обещание большого будущего) Лоринков.

– Хр-р-р, – сказал приехавший после годового отсутствия отец.

Пацаненок с презрением посмотрел на мужчину в кресле. Тот, усталый офицер артиллерии, никогда не носил голубого берета. И в Афгане не служил. Наверное, и по брезенту скакать не умеет, подумал мальчишка, и показал отцу язык.

– А вот я те щас по жопе, – сказал, не открывая глаз, отец.

– Тиран, – подумал мальчишка.

– Совки, – подумал мальчишка.

– Скорей бы демократия и рынок, – подумал мальчишка.

Поймал выразительный взгляд матери, кивнувшей на часы, и со вздохом пошел спать. Гулкая бобруйская ночь ухала в сердце. Не спалось. Мальчонка встал, пошел босой на кухню, выпил квасу. Презрительно поглядел на папашино командировочное удостоверение. Чернобыль какой-то.

– А ведь демократ Горбачев сказал, что там безопасно, – подумал мальчонка, как и все советские дети смотревший прямую трансляцию съезда депутатов СССР.

– Как на курорте, просто пожар маленький, – вспомнил выступление Михаила Сергеевича мальчонка.

– Демократ Горбачев, – с теплотой подумал мальчик.

– Он приведет нас в Рынок и Гласность! – уверенно глядел в будущее мальчик.

– Мы реформируем СССР и пионерию, и станем жить как в США, – думал мальчик.

– Не оплошать бы ему, Горбачеву! – подумал мальчонка.

– Группа Гдляна надежная опора нашему Михаилу Сергеевичу! – подумал мальчик.

– Справятся ли реформаторы нашего дорогого Григория Явлинского с группой ретроградов козла Яковлева? – беспокоился мальчик.

Отец, подумал еще сурово мальчонка. Ну что, что стоило тебе пойти в десант? Носил бы берет! Горько вздохнул еще раз и подошел к двери, взглянуть одним глазком в телевизор. Показывали плачущий зал.

– Мы собрали двенадцать миллионов рублей! – воскликнула ведущая.

– Все они пойдут на пожертвования репрессированным калмыкам и татарам Крыма! – воскликнула она.

Зал плакал.

– А сейчас перед нами выступит ансамбль «Голубые береты» и его шестой состав, – хорошо поставленным голосом сказал ведущий, – и исполнят песню «В Баграме вспоминая луга».

На сцену вышла подтанцовка и стала разбивать кирпичи головами. Два солиста – Иван и Джику, – представила их ведущая, завыли:

– В Баграме, на полосе сто сорок, стояли наши пацаны/тот брат мне, кто воевал за совесть/неважно с какой ты стороны!

Мальчик грустно вздохнул. Мало того, что отец не десантник, так еще и досмотреть «Марафон» не дали!

– Совки, – грустно подумал он.

Пошел в спальню. Поглядел на книгу «Лучшие ныряльщики мира», и пролистнул было на ту страницу, где голозадая ныряльщица-ама из Японии была сфотографирована аккурат сзади. Задница ее светилась белизной в прозрачных водах холодного Японского моря, как загадочная и желанная рыба. Мальчонка потянулся было к себе. Потом вспомнил концерт ВДВ и передумал. Настроение было испорчено.

Дрочить не хотелось.


* * *

В 1991 году Джику привез Ивана в Молдавию, залечивать сердечные раны.

Ведь Марта Красивая Как Цветок оказалась мужиком… Хоть и симпатичным. Он представился Григорцевым и что-то говорил про журнал «Ом», хотя всем порядочным людям было понятно, что это гомосячьи штучки. А журнал был, есть и будет один. «Советский воин».

Так что ребята избили парня, отобрали у него часы и доску на рейки– а тот все причитал «сефрингсефринг», – и поехали в Молдавию.

– Держись за Джику, Иван, – сказала ему старенькая мама с Ярославщины.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза / Проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее