Воды текут, берега остаются

Вот со двора послышался стук барабана, заиграла волынка. Музыка становилась все громче и громче. Народ, стоявший у дверей, расступился, пропуская музыкантов. Барабанщик и волынщик вошли в избу. Хозяйка проводила их к столу и усадила на лавку. Потом налила им браги. Музыканты выпили и снова заиграли.

На свободное место посреди избы вышли плясать девушка и парень.

Вдруг у дверей началось какое-то замешательство. На середину избы протолкался человек в вывернутой мехом наружу шубе. Он стукнул об пол суковатой палкой и громко объявил:

— Слушайте, слушайте! На ваше гулянье прибыл большой начальник со своим стражем! Встречайте, люди, большого начальника!

В избу вошли двое: один в козлиной маске, другой в старой солдатской шинели. Выйдя на середину избы, они встали. Один парень поклонился козлу и спросил:

— Господин начальник, ты зачем сюда пожаловал?

Начальник в козлиной маске заблеял и похлопал себя по животу.

— Понятно, — сказал парень. — Поднесите ему пива.

Но начальник в козлиной маске оттолкнул кружку с пивом и сердито затопал ногами.

Тогда ему налили водки. Он выпил и знаками попросил еще. Ему налили снова, и опять он выпил. Он выпил четыре чашки, шатаясь, сделал несколько шагов, потом полез под стол и стал устраиваться там на ночлег.

Солдат принялся вытаскивать его за шиворот, а вытащив, повел к двери, приговаривая:

— Некрасиво, господин начальник, некрасиво…

Гулянье продолжалось. Допоздна плясала и пела молодежь, несколько раз песни и пляски прерывались разными представлениями, но Васли больше всего понравилось первое, про начальника и солдата.

Глава XIV СЫТЫЙ КОНЬ О ВОСЬМИ НОГАХ

Когда смотришь со стороны, то видно, что село Турек находится как бы во впадине, образуемой холмами, и, если бы не овраги, примыкающие к околице, то село, наверное, давно бы смыло весенним половодьем.

Но люди, основавшие здесь поселение, все предвидели и выбрали для него место очень удачно.

Если бы мы могли присутствовать на их совете, то, наверное, услышали бы такой разговор:

«Место спокойное, укромное — вокруг леса».

«Место тихое — холмы защищают его от злых ветров».

«Место удобное и красивое — рядом протекает река. Ведь недаром говорят, что птица без крыльев — не птица, деревня без реки — не деревня».

Видно, поэтому все марийские деревни стоят на реках и речках.

Думая так, Вениамин Федорович рисовал вверху листка почтовой бумаги вид села Турек. Нарисовав, он приступил к самому письму.

«Любимая, дорогая мама, добрый день! — начал он письмо. — Не удивляйся моему рисунку. Это я нарисовал Мари-Турек. Посмотри, какое красивое село, в котором я живу. И весь окрестный край прекрасен. Народ здесь живет очень хороший. Я тебе уже писал об этом, но готов повторить еще и еще раз.

Один ученик из моего класса сломал ногу, его положили в Нартасскую больницу, это двадцать верст отсюда, и я ездил к нему. Мальчик очень обрадовался моему приезду, я даже заметил у него на глазах слезы. Знаешь, мама, это меня очень растрогало. Какое большое счастье, когда знаешь, что ученики тебя уважают и любят…»

Вениамин Федорович остановился, взглянул на окно: кто-то прошел мимо.

«Наверное, ко мне», — подумал Вениамин Федорович и подошел к окну.

На крыльцо поднимался законоучитель отец Иван. Вениамин Федорович убрал письмо, со стола.

— Мир и благоденствие дому сему! — послышалось от порога, и отец Иван Дергин переступил порог.

— Милости просим, отец Иван. Раздевайтесь.

— Да, пожалуй, разденусь, квартира у тебя теплая, — проговорил священник и снял шубу.

«Зачем он явился? — думал Вениамин Федорович. — Сколько живу здесь, ни разу не приходил, и тут вдруг без приглашения и предупреждения…»

Приглаживая бороду, на которой таяли снежинки, отец Иван заговорил:

— Вениамин Федорович, вольнодумство проникает в среду ваших учеников. Бес начинает завладевать их умами.

— Если вы говорите о школьниках, то правильнее сказать не «ваших», а «наших», ведь вы тоже преподаватель, — осторожно поправил Вениамин Федорович.

Священник кашлянул.

— Ну, ну, пусть будет так. Ты, Вениамин Федорович, знаешь, что в первое рождественское утро Александр Прокопьев, ученик пятого класса, поносил православную церковь?

— Прокопьев? Ай-яй-яй, нехорошо, нехорошо…

— Вот и я говорю: позор!

— Но ведь рождество давно прошло, почему же вы, отец Иван, теперь завели об этом разговор?

— Время не отменяет греха, если он не искуплен.

Вениамин Федорович понял, что священник клонит к тому, чтобы подвергнуть Эчука какому-нибудь наказанию и чтобы он, учитель, также со своей стороны наказал его.

— Отец Иван, вы имеете в виду тот случай, когда Прокопьев залез на колокольню?

— Тот самый, — подтвердил священник.

— Мне рассказывали про этот случай, и я не вижу в нем ничего, кроме детской шалости. К тому же он ведь не нарушил церковную службу и ничего плохого не сделал. А вот церковный сторож Ондроп, тот действительно в светлый божий праздник говорил черные слова, ругая мальчика, и даже поминал черта. Это-то уж совсем нехорошо. Грех, как вы сами знаете.