Военная фортуна

Форшоу частенько заботился о Мэтьюрине, в котором видел человека хорошего, но абсолютно неприспособленного к жизни. Но, вопреки помощи молодого джентльмена, равно как и первого лейтенанта, рвению грузчиков и доброжелательности большинства «леопардцев», поспешивших на выручку, едва собственные их пожитки благополучно переехали — дело нетрудное, поскольку почти все нижние чины способны оказались унести у себя на спине, оставшееся же заняло всего лишь несколько мешков, а офицерам хватало одного сундучка на двоих — так вот, вопреки этому доктор провел несколько самых адских часов своей жизни. Его мучили жара, спешка, духота, но более всего — крайнее волнение. Он даже не заметил прибытия адмиральского назначенца, принявшего командование кораблем, разжалованным в одночасье в шлюпы — поскольку «Леопард» теперь оказался под началом у лейтенанта. Матросы с радостными возгласами подтягивали к стеньге бесконечного гигантского кальмара, скабрезными смешками и жестами приветствовали появление самца — в наглядном понимании этого слова — морского льва, играючи перекидывали с рук на руки банки с заспиртованными животными — незаменимыми образцами невообразимой редкости. А на борту «Ля Флеш» все было еще хуже, стократ хуже. Здесь люди его не знали, а первый лейтенант, в отличие от Баббингтона, молодого человека, который с периода подросткового созревания был верным другом Стивена, оказался мрачным седым служакой. Его явно не вдохновлял мутный желто-зеленый след, отставленный гигантским кальмаром на марселе, гроте и прилегающем такелаже, или вомбат, натворивший делов на квартердеке. К тому же случилось то, чего доктор больше всего опасался — во мраке форпика моряки прикладывались к спирту двойной очистки, в котором хранились образцы, и постепенно веселость их росла, в то время как сноровистость падала.

В какой-то момент Форшоу потянул Стивена за рукав и сказал, что наступила пора прощения, они уходят в море, домой. Мэтьюрин выбрался из темноты на залитую светом палубу и посмотрел туда, где справа по борту стоял старый потрепанный корабль, едва не ставший их гробом. Он уже отдалялся, «Ля Флеш» ставил марсели, а поредевшая команда «Леопарда» провожала корвет нестройным криком: «Ура! Ура! Передавайте всем привет в Портсмутской гавани!». Стивен махал париком — шляпы давно уже след простыл — и смотрел на свой старый корабль, пока из-за поворота тот не скрылся за кормой. Потом он спустился вниз. Ситуация там усугубилась: аромат стоял как на Джин-Роу вперемежку с Биллинсгейтом (большинство образцов составляли рыбы),[7] голоса стали громче, а поведение развязнее. Двое юнг устроили игру, перетягивая вместо каната тюленью шкуру. Властно возвысив голос — и отпустив пару душевных тумаков — Стивен спас шкуру, а также корзину с яйцами альбатроса, которая едва не свалилась, когда «Ля Флеш», поднявший уже брамсели, накренился под дыханием муссона. Но стоило ему подхватить одну корзину или чучело пингвина или синеглазого баклана, как что-то другое уже оказывалось в опасности, и все по вине легкомыслия или чрезмерного усердия матросов. А тут еще корабль покинул спокойные воды рейда и стал кланяться на волнах, идущих с левого борта, отчего форпик и все в нем находящееся пришли в состояние непрерывного движения. Охваченный ужасом Стивен не сразу расслышал обращенные к нему слова помощника штурмана: «Наилучшие пожелания от капитана, сэр. Он просит оказать любезность составить ему компанию за обедом».

— Тишина тут! — вынужден был гаркнуть молодой офицер, после чего повторил приглашение и добавил. — Вас ждут через двадцать три минуты, сэр.

— Но не могу же я оставить свои коллекции катающимися из угла в угол, — ответил доктор. — А тут, скорее всего, до вечера не управиться. Передайте капитану мои извинения и скажите, что я буду рад принять его в любое другое время. Польщен, счастлив. Эй, сэр! — он возвысил голос, обращаясь к самому темному из углов. — Положите немедленно на место!

Через пять минут появился седой лейтенант.

— Должно быть, сэр, произошла ошибка, — сказал он, добившись внимания мистера Мэтьюрина. Капитан пригласил вас на обед. Именно капитану дано право приглашать.

Офицер сменил парадный мундир на обычный китель, и в полумраке Стивен не узнал его.

— Уважаемый сэр, — начал он. — Вы же видите как обстоят дела в этом бедламе, в этом чистилище, и наверняка согласитесь, что я не могу бросить в таком состоянии все, что здесь находится, не говоря уж об остающемся пока наверху. Сначала дело, потом удовольствия.

Мистер Уорнер возражал, напирая на «проявление неуважения — непреднамеренное, без сомнения», и обронил неудачное замечание насчет «всяких там ученых безделиц». Тон все более поднимался, и наконец Стивен, лично раскокавший одно из бесценных яиц китовой птички, не выдержал.

— Вы невыносимы, сэр. Бестактны. Довели до бешенства со своим этикетом. Вынужден просить вас: займитесь своими делами и не суйтесь в мои.