Военная фортуна

— Это съемные полки, — воскликнул Йорк. — Мое собственное изобретение. Стоит повернуть рычажок за томиками Ричардсона, и полки отсоединяются от переборки. Планка, набитая по передней стороне каждой не дает книгам выпасть, и за какую-нибудь минуту вся библиотека перемещается в трюм. Ну ладно, за пару минут. Но, по правде говоря, я не так часто даю приказ очистить корабль, как обязан бы это делать. И уж явно слишком редко на взгляд моего первого лейтенанта. Дай ему волю, корабль превращался бы в пустой амбар всякий раз как барабан пробьет «все по местам»: все из кают, долой все переборки! Как будто прямо сейчас в бой.

— Он, видно, настоящий вояка?

— О, спит и видит повоевать. Отдал бы руку и ногу за право выслужиться, вроде нас, до пост-капитана, а сражение — единственный его шанс. Денег у него, бедолаги, нет совсем, а годы-то идут.

— Вы упомянули про Ричардсона,[9] сэр, — вмешался в разговор Стивен, вытащивший с полки первый том Histoire Générale и любовавшийся на округлую добродушную физиономию аббата Прево.[10] — Несколько месяцев тому мне довелось узнать, что аббат Прево перевел его на французский. Я был удивлен. Мне это сообщила одна леди, — добавил Мэтьюрин, кивнув Джеку.

— Я тоже удивился, — ответил Йорк. — Никогда бы не подумал, что он смог бы найти время, будучи занят сочинением своих превосходных трудов, да и путешествиями. У Ричардсона ведь тысячи и тысячи страниц — travail de Bénédictin.[11] Кстати, если мне не изменяет память, Прево на самом деле был бенедиктинцем, хотя и не слишком прилежным подчас. Но так или иначе, кто лучше подошел бы для «Клариссы Харлоу», чем автор «Манон Леско»? Какая проникновенность, какая глубина ума, непостижимая даже для себя самого! Вы ведь наверняка читали Ричардсона, сэр?

— Нет, сэр. Леди, о которой я упоминал, побуждала меня сделать это, и я уже взялся за первый том «Памелы». Но тут корабль стал тонуть, капитан то и дело прибегал за советом, и мне пришло в голову, что это не самое подходящее время для подобного начинания.

— Верно, чтение Ричардсона требует продолжительного периода спокойствия. Такого автора на лету не схватишь. Но теперь у вас есть все условия, уважаемый сэр! Перед вами месяцы безмятежной жизни — постучу по дереву, absit omen — месяцы полнейшего умственного спокойствия. Ведь на вашем попечении остаются лишь несколько «леопардовцев», так как для себя мы нашли превосходного хирурга в молодом мистере Маклине. Позвольте предложить вам снова углубиться в «Памелу», а затем перейти к «Клариссе». «Грандисона» я бы не стал так убежденно рекомендовать. Но не сомневаюсь, что и без того глубокое понимание доктором Мэтьюрином человеческой природы может быть углублено еще более двумя вышеупомянутыми книгами. Прошу, захватите первый том «Памелы» с собой сейчас — он прямо над вашей головой — и как только закончите, приходите за следующим.

— А вот я никогда не был большим чтецом, — заявил Джек. Его друзья перевели взоры на свои бокалы и улыбнулись. — Хочу сказать, что никогда не ладил с этими вашими романами и повестями. Адмирал Берни — в ту пору еще капитан Берни — одолжил мне написанный его сестрой том, пока мы тащились домой с конвоем из Вест-Индии. Но я его так и не осилил. Такая скука, как мне показалось. Хотя допускаю, что я и сам виноват — есть, скажем, люди не понимающие музыки. Сам-то Берни от книги был без ума, а ведь это моряк каких немного в целом флоте. Плавал с Куком, так что чего и говорить.

— Лучшая рекомендация для литературного критика, какую мне доводилось слышать, — сказал Йорк. — И как называлась та книга?

— Вот тут вы меня поймали, — покачал головой Джек. — Роман был небольшой, в трех томах, кажется. И все только про любовь. Всякий роман, который попадался мне в руки, всегда был про любовь — а я их перевидал великое множество. Дело в том, что Софи от них без ума, и я частенько читал ей вслух по вечерам, пока она сидела за вязанием. Все про любовь.

— Ну, это и понятно, — ответил Йорк. — Что еще способно разогреть кровь, дух, вообще все ваше существо до точки кипения, чтобы жизнь казалась триумфом — или трагедией, если так обернется, — и чтобы каждый день стоил целого года?! Когда вы с трепетом ждете письма! Когда вся жизнь наполняется особым смыслом! Конечно, когда наступает то, что некоторые называют неизбежным концом, все это может показаться вам смешным, а удовольствие — мимолетным. Но романы, в общем и целом, сконцентрированы именно на любви. Да и коли на то пошло, что еще заставляет мир вращаться?

— Ну, — протянул Джек, — я вовсе ничего не имею против вращения мира, скорее я даже «за». Но насчет точки кипения: что вы скажете про охоту или игру с большими ставками? А насчет войны и боя?

— Ха, Обри, вы наверняка замечали, что любовь — тоже своего рода война. Нельзя не заметить подобной аналогии. Что до охоты или игры, то это еще более очевидно. Разве не охотник вы в любви, и если добыча стоит того, разве не идет игра по самым высоким ставкам? Вы согласны, доктор?