Военная Россия

С Петра власть секуляризуется: принятие императорского титула в 1721 г. носило светский характер, титул подносился народом. Слова перед Полтавской битвой: "Вы сражаетесь не за Петра, а за государство".

Однако, секуляризация ли это или сакрализация государства вместо императора? Просто иное идеологическое облечение милитаризм. Более европейское, если считать национализм — европейскостью. «Народ» такая же фикция для милитаризма, как «Бог», "свобода", «безопасность».

БЕЗДВИЖНАЯ РОССИЯ

Достоевский говорил, что Русская Церковь в параличе; это было, между прочим, неверно, и сам Достоевский наилучший тому пример — только Достоевский не понимал, что и он — Церковь. Однако, если приложить слова Достоевского к России в целом, они абсолютно точны. Это параличная страна, только паралич этот особого рода — паралич милитаризма. Паралич системы, которая кипит и бурлит внутри себя, но которая абсолютно неподвижна относительно всего, что вне её. Паралич блиндажа, в котором идёт то пьянка, то драчка, но который относительно мира всегда в одной позиции. Да и может ли пьянка, драчка, военный парад считаться движением? Это попросту болтанка.

Изучение России, особенно российской власти, учёными, которых эта же власть финансирует, — явление парадоксальное. Тем не менее, искажения, которые вносит ориентация на власть, далеко не прямолинейны, особенно после 1990 года. Конечно, откровенной критики власти в трудах этих учёных ожидать не приходится, но и чрезмерной льстивостью грешить им вовсе не обязательно.

После исчезновения веры в коммунизм и социальный прогресс власть потеряла и тот небольшой интерес к обратной связи с обществом (включая научное сообщество), который имела. Учёный выполняет роль матрёшки, украшающей стол руководителя на случай визита иностранного гостя. Он остаётся государевым холопом, которого плохо кормят, но которому разрешено подрабатывать на стороне (в Первом мире). Правда, при этом власть оставляет за собой право наказать учёного как за реальную нелояльность, так и безо всякого повода.

В результате русский социолог или историк современности отнюдь не обязательно абсолютно лоялен к власти. Иногда наоборот: он маскирует своё двусмысленное положение если не прямым фрондёрством, то мифами, иррациональными концепциями, которые позволяют ему сохранять самоуважение.

Таков миф о нестабильности России:

"Россия бурлит. Здесь варится густой бульон истории. Здесь никогда не бывает штиля. Исследовать современную Россию — примерно то же, что изучать состав дыма, уносимого порывами ветра" (Крыштановская, 2004, с. 7).

На первый взгляд, образ идентичен фразе Черчилля о России как загадке в кубе. По сути образы противоположны. Черчилль имел в виду, что Россия это пустота, безжизненность, в которой нечего разгадывать. Это традиционное для Запада отношение к деспотии как нулевой величине, где отсутствует главное содержание: частная жизнь граждан. Тут не варится бульон, тут выскребают остатки каши со стенок тюремной миски. Выскребают быстро, ложки стучат звонко.

Крыштановская же выражает психологию многих русских интеллектуалов, маскирующих своё существование в неполноценном обществе (для интеллектуала несвобода более неполноценность, чем для людей других социальных групп). Они принимают всерьёз испуганные комплименты иностранцев, которые от невозможности что-либо похвалить в России, хвалят ее «динамичность», "непредсказуемость". Но «динамичность» России есть динамичность хулиганства, хаос не "бульона истории", а динамичность свалки истории. Но, когда нечего похвалить по сути, хвалят «динамичность». Русский это подхватывает и даже иногда делает это частью антизападнического мифа: мол, в Европах-де сонное царство, скука, вешаются с тоски либо едут в Россию.

Другой вариант этого мифа — гумилевская концепция «пассионарности», которая превозносит историю безликости, природной «силы» выше истории гражданского общества, истории личного усилия. Но завоевания Тамерлана или Батыя — внеисторические явления, для истории человечества — эфемериды в сравнении с Ренессансом. По затратам физической энергии, по скорости перемещения в пространстве драка дворовых мальчишек событие намного более «значительное» чем сидение Ньютона под яблоком. Вежливый человек может даже погладить мальчиков по головке за «динамичность». Но мальчикам лучше не обольщаться, а опытному педагогу лучше воздержаться от комплиментов.

Россия есть застойная страна, где много разрушается, но ничего не созидается, и та же Крыштановская в своей монографии показывает, что в 1990-е годы не было никаких реформ и перемен, а было лишь незначительное колебание в жизни номенклатуры, вернувшейся вскоре к состоянию неподвижности

* * *