И этот час настал. Один из приближенных Горного старца замыслил против него заговор. Лицемерно (что-что, а уж лицемерить-то низариты умели!) изображая из себя верного слугу и преданного друга Гассана ибн Саббаха, заговорщик ухитрился подстроить убийство старого соратника Горного старца – наместника Кухистана, произведшее на «даиса» удручающее впечатление. Затем коварный кознодей представил одержимому манией преследования Гассану сфабрикованные им «неопровержимые доказательства», что покушением на наместника Кухистана руководил не кто иной, как сын Горного старца Устад. Расчет изощренного интригана оказался безошибочным. Охваченный гневом и страхом за собственную драгоценную жизнь, Гассан ибн Саббах без долгих разбирательств приказал предать Устада лютой казни. Однако по прошествии некоторого времени и Гассан ибн Саббах получил от других приближенных столь же неопровержимые доказательства того, что сын его был подло оклеветан. Тогда Гассан ибн Саббах приказал замучить подлого клеветника, а заодно и его сыновей – чтоб другим неповадно было…
С течением лет жизнь на аламутском утесе становилась все более суровой. Как-то раз Горный старец услышал ночью из своей кельи, как кто-то в крепости играет на свирели. Гассан вызвал стражу и приказал найти нарушителя строжайщего запрета на музыку и музыкальные инструменты. Им оказался молодой фидаин. С тех пор его никто не видел. Незадолго до смерти Гассан ибн Саббах узнал, что его второй сын, Мухаммед, которому, подозревая его в изменнических планах, он приказал жить в Аламуте, хранит у себя в келье кувшин вина (что было также строжайше запрещено). Был произведен обыск, кувшин найден. Мухаммед клялся и божился, что кувшин ему подбросили враги. Но Горный старец, охваченный сильнейшим приступом гнева, приказал тут же, у себя на глазах, отсечь голову нечестивцу Мухаммеду, нарушившему законы шариата и орденский устав. По другой версии, «даис» собственноручно столкнул своего сына с утеса в пропасть за гораздо меньшее преступление, чем тайное винопитие, – молодой человек якобы прихватил с собой в «орлиное гнездо» с грешной земли цветок ромашки! Как бы то ни было, Горный старец ради «чистоты идеологических риз» погубил своих собственных сыновей.
Дела аламутские
«Худжже» (то есть «ходже» – всякий мусульманин, совершивший паломничество в Мекку, имел право на этот почетный титул, и окружающие почтительно обращались к нему: «Хаджи»; неизвестно, довелось ли Горному старцу побывать в Мекке, но его называли «ходжой») Гассану ибн Саббаху шел восьмой десяток, и он по-прежнему не покидал своей крепости.
Распорядок жизни в Аламуте, заведенный раз и навсегда, никогда не менялся. В назначенное время Горный старец отодвигал тяжелый засов, которым была закрыта на ночь его келья изнутри. Юные фидаины, безмолвные и послушные, вносили воду для омовения и легкую пищу – Горный старец всегда был умерен в еде и этим гордился. Он никогда не поворачивался к фидаинам спиной. Коров, чье молоко пил Горный старец, держали в крепости – старец боялся отравы. В крепости же пекли для него лепешки-чуреки. «Даис» никогда не ел «кебаба» (жареного мяса) и, разумеется, не пил ни вина, ни других хмельных напитков.
После легкого завтрака Горный старец держал совет с приближенными, вызывал к себе комендантов низаритских крепостей, докладывавших ему о положении дел на местах. Порой он устраивал испытания фидаинам и заставлял их биться на кинжалах. Фидаины должны были ничего не бояться и менее всего – смерти.
Следует заметить, что Гассан ибн Саббах установил в Аламуте суровый образ жизни не только для себя, но и для всех без исключения. Первым делом он демонстративно, в период мусульманского поста Рамадан, отменил на территории своего государства все законы шариата. За малейшее отступление от правил грозила смертная казнь. Он ввел для всех членов низаритского ордена строжайший запрет на любое проявление роскоши. Ограничения касались всего: пиров, охоты (в том числе охоты с соколами и гепардами – любимого развлечения мусульманских «фарисов»), внутреннего убранства домов, дорогих нарядов и т.п. Суть запретов сводилась к тому, что в богатстве терялся всякий смысл. Зачем оно нужно, если его нельзя использовать?
На первых этапах существования Аламутского орденского государства Гассану ибн Саббаху удалось создать нечто, похожее на средневековую утопию, которой не знал исламский мир и о которой даже не задумывались европейские мыслители того времени. Таким образом, он фактически свел на нет разницу между низшими и высшими слоями общества. По мнению некоторых историков, орденское государство измаилитов-низаритов сильно напоминало коммуну, с той разницей, что власть в ней принадлежала не общему совету вольных тружеников, а все-таки авторитарному духовному лидеру-вождю.