Военно-морской шпионаж. История противостояния

«Уже в первые недели моего пребывания в Одессе я стал слышать разговоры о неудовлетворенности, неприязни и даже жгучей ненависти к режиму. Люди были уверены, что война совсем близко, и хотели знать, что я думаю об этой ситуации. Когда я спрашивал, о какой войне они говорят, то мне отвечали, что они думают о войне с Америкой, и многие ждут ее как освобождение от Советской власти. Поначалу я считал тех людей, которые говорят мне такое, контрразведчиками, старающимися вынудить меня согласиться с ними, а потом взять меня за шкирку, поэтому я относился к ним с чрезвычайной осторожностью... Но год проходил, а я слышал о неудовлетворенности и ненависти с все увеличивавшейся частотой и при таких обстоятельствах, когда общение вряд ли могло быть чем-то иным, чем подлинным и действительно случайным, и я понял, что это надо понимать так, что подобные сентименты действительно сильны и распространены в Одессе... Однажды вечером я зашел в бар одной из главных гостиниц города и уселся рядом с двумя советскими подполковниками. Вскоре мы уже обменивались с ними шутливыми замечаниями. Вопрос о вашей национальности был неизбежен. И я, говоря, что являюсь американцем, всегда внимательно наблюдал за собеседником, чтобы, по возможности, заметить его мгновенную реакцию. В этот раз в этом не было необходимости. Собеседник скривил лицо, изображая крайнюю тревогу, и комично огляделся по сторонам. Я улыбнулся и сказал: "Да, я знаю, что это очень плохо — разговаривать с американцами, поэтому давайте просто прекратим разговор". Собеседник снова огляделся — стулья за спиной его товарища были свободны, а бармен был от нас метрах в трех. «Нет. Послушай меня, американец. Ты меня никогда больше не увидишь. Л если мне опять случится встретиться с тобой, я тебя даже не узнаю. Ты знаешь». Он поднял руки, и, наложив указательный и средний палец одной руки на те же пальцы второй руки, поднес их к глазу — символ, который я так часто видел в России: за решеткой! Ты понимаешь. Но уж если ты здесь, я хочу с тобой поговорить. Я хочу тебе кое-что сказать. Девяносто пять процентов из нас — за вас. Но действуйте сейчас, пока это легко. Не ждите, пока Советы настроят еще самолетов, танков и пушек. Действуйте сейчас". Мы говорили еще пятнадцать минут, и я поинтересовался его биографией. В подобных случаях мне хотелось знать, кто мой собеседник — еще один несчастный украинский националист, или кулацкий сын, или же у него есть особая причина ненавидеть режим. Однако в этот раз моим собеседником оказался урожденный москвич, продукт режима и, как офицер, подверженный наиболее интенсивному политическому внушению. И вес же его ответ был именно таким. Мне вспомнилось письмо, которое в одном из советских черноморских портов в 1949 г. было передано матросу иностранного судна с просьбой отослать его в какую-нибудь американскую газету для публикации. Написанное па английском языке школьного уровня, оно содержало такое предложение: «нам становится радостнее и радостнее всякий раз, когда мы читаем в газетах о какой-то очередной подготовке Америки к войне».

Подобное чувство было широко распространено и в других восточноевропейских странах. Вернувшийся из румынской Констанцы капитан торгового судна докладывал в отделении ЦРУ в Сиэтле, что румынское подполье находится под контролем организации лоцманов. Источник отметил, что лоцманы всегда находят отговорки для того, чтобы задержать вход советских судов в порт, однако сокращают трехчасовую проверку прибывающих и убывающих западных торговых судов до пятнадцати минут, что подтверждает влияние подпольного движения. Источник выяснил, что забросить агентов в Румынию или забрать их оттуда с помощью торговых судов явится легким делом, и уверился в полной поддержке некоторых людей, которые покажут себя, когда представится случай свергнуть коммунистов.

В Польше была в ходу такая шутка: у студента на экзамене спрашивают, что такое Польша. Польша — это моя мать, отвечает студент.

Отлично, говорит экзаменатор, а кто такой Сталин? Великий Сталин — мой отец, находится с ответом студент. Превосходно, экзамен закончен. Пожалуйста, одну секунду, просит студент. Можно мне заметить, что я буду счастлив видеть моих родителей разведенными?