Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона

Это ведет к новому пониманию Военного просвещения и французского Просвещения в целом. Исследователи Просвещения во многом не осознавали или не уделяли достаточного внимания центральной роли войны и армии в философии и реформах этой эпохи. Это относится даже к “Cambridge Companion to the French Enlightenment” («Кембриджский компаньон. Французское просвещение»), междисциплинарному научному сборнику, опубликованному в 2014 году. Каждое эссе в нем содержит «краткий обзор важных аспектов французского Просвещения, обсуждение их главных характеристик, внутренней динамики и исторической трансформации»[5]. Несмотря на высочайшую интеллектуальную строгость, «Кембриджский компаньон» исключает любое упоминание войн. Это упущение потрясает: ведь величайшие умы в области философии, науки, литературы, экономики, искусства и политики того времени уделяли большое внимание столь актуальной теме. Схожим образом военные историки недооценивали масштаб и культуру Военного просвещения. Некоторые считали это лишь предметом обсуждения военных специалистов того времени. Другие просто упоминали его существование как данность без дальнейших пояснений. Культурные истории войны и армии Франции раннего Нового времени пролили свет на такие важные темы, как отношения между американскими индейцами и французами, гражданские армии, дисциплина и солдатская честь, отношение человека к войне[6]. Тем не менее эти исследования не затрагивают более общего движения, частью которого являются данные темы.

Таким образом, Военное просвещение было частью более широкого феномена Просвещения. Оно следовало его общей хронологии, участвовало в том же нарративе и медиа, отражало esprit philosophique, делая войну и военные начинания характерными для просвещенной эпохи[7]. С точки зрения философии и политики его участники привнесли широкий спектр точек зрения: одни были атеистами, другие деистами; кто-то провозглашал христианскую мораль, в то время как другие придерживались концепций светской моральной философии. Одни выступали за механистический esprit de systeme («дух системы») или geometre («дух геометрии») и стремились к универсальным принципам, другие следовали esprit de finesse («духу утонченности»), признающему склонность людей совершать ошибки при бесконечных непредвиденных обстоятельствах. Кто-то продвигал классический республиканизм, другие были поборниками абсолютной монархии. Такое разнообразие не помешало возникнуть всеобъемлющему течению Военного просвещения, которое охватывало двоякие устремления. Первая цель – не начинать войну без крайней необходимости. Нужно воевать эффективно и рационально, чтобы достичь военных целей, при этом сократив издержки и сэкономив ценные ресурсы, особенно человеческие. Вторая цель – вести войну гуманно, в манере, которая отражает сострадательность, нравственность, разумность и достоинство человечества.

Эти ключевые цели и конкретный исторический контекст, при котором оно развивалось, позволяет называть течение, исследуемое в этой книге, Военным просвещением. Тем не менее важную роль также сыграл трансисторический процесс, который начался в рамках «долгого XVIII века» и продолжался на протяжении последующих веков. В то время как участники Военного просвещения старались изменить поведение и политику немедленно, в свою эпоху, их теории, практики и вокабуляр создали парадигмы мышления и действия в военной сфере, которые продолжают действовать и сегодня. Таким образом, Военное просвещение отражает важный этап в истории того, что Дэвид А. Белл называет «культурой войны» и военного сектора[8].

Некоторые аспекты культуры войны и отношения к ней сделали военную сферу главным очагом французского Просвещения. Эти факторы имеют объяснение. Первым было всеобщее убеждение, что война является неизбежной частью человеческой природы и общества. XVIII век известен планами вечного мира, предложенными Шарлем-Ирене Кастелем, аббатом Сен-Пьер (1658–1743), в 1713 году и Иммануилом Кантом (1724–1804) в 1795 году. Их надежды были разбиты массовостью и глобальным характером, которые отличали войны в десятилетия после публикации их трактатов, начиная Войной за австрийское наследство (1740–1748) и Семилетней войной (1756–1764) и заканчивая Революционными и Наполеоновскими войнами (1792–1815). Но если исключить Сен-Пьера и Канта, маловероятность всеобщего мира не удивляла многих представителей «долгого XVIII века». Как и Вольтер, люди считали войну не просто скверной, а «неизбежной скверной». Вольтер, как и многие современные приматологи, считал, что человечество агрессивно по природе и это качество объединяет нас с животными: