Военнопленные Халхин-Гола

Изучение приговоров показывает, что при определении степени виновности и вынесении приговора трибунал учитывал ряд факторов, влиявших на ужесточение или смягчение наказания – прежде всего обстоятельства попадания в плен, поведения в плену и, в некоторых случаях, последствий пленения.

Наиболее серьезным отягчающим обстоятельством являлась сдача в плен в составе группы, что автоматически определяло максимально жесткое наказание. Так, из восьми красноармейцев, сдавшихся во главе с капитаном Казаковым, один был приговорен к расстрелу и семеро – к 10 годам лишения свободы с конфискацией имущества и поражением в правах, несмотря на то, что на троих из них (Александр Бизяев, Виталий Завьялов, Петр Панов) не имелось сведений о «недостойном поведении в плену». Однако два других случая группового пленения красноармейцев 36-й стрелковой дивизии были трактованы следствием и трибуналом иначе. В первом случае один из красноармейцев еще на этапе утверждения результатов следствия был вычеркнут из списков отдаваемых под суд (предположительно – как раненый), а остальные четверо получили по 8 лет лагерей с поражением в правах, но без конфискации. Вторую группу освободили от наказания еще на этапе следствия, по-видимому, приняв во внимание показания красноармейцев о полном израсходовании ими патронов.

Безусловно отягчющим обстоятельством являлась сдача в плен с японским пропуском-листовкой, квалифицируемая как преступление не воинское, но контрреволюционное. Начиная с первой мировой войны, вследствие распространения грамотности среди солдат воюющих армий, разбрасывание таких листовок над позициями противника с помощью самолетов или, реже, агитационных снарядов стало одним из стандартных методов психологического подавления противника. На Халхин-Голе листовки-пропуски распространяли и японские, и советские «политорганы», правда японцы, вследствие неповоротливости политотдела 57-го корпуса, сумели наладить оперативное изготовление таких листовок раньше и начали разбрасывать их уже в конце июня. По сведениям, публиковавшимся в японской прессе, все красноармейцы, взятые в плен в начале июля имели при себе такие листовки. Даже в сентябре, после окружения и уничтожения частей 23-ей пехотной дивизии некоторые красноармейцы продолжали хранить листовки-пропуски и обсуждали возможности их использования. Так, в 17-м понтонном батальоне обеспокоенный затишьем на фронте красноармеец Мамонов говорил своим товарищам: «Японцы молчат, как бы они нас не обошли с тыла. Тогда придется взять листовку, в которой они приглашают нас к себе и бежать к ним»[125].

Следствием было установлено, что листовки-пропуски имелись при пленении по крайней мере у красноармейцев Михаила Шахова, Григория Тархова, Кузьмы Тиунова и Ивана Тиунова. Всем им, по совокупности вменяемых преступлений, было предъявлено обвинение по ст. 58–16. Трибунал, однако, либо вообще не упомянул о листовках, либо официально признал обвинение в переходе с листовкой на сторону противника «в судебном следствии не подтвердившимся».

Следствие считало отягчающим обстоятельством принятие от японцев любых «подарков» (например, одежды, выданной вместо отобранной военной формы), «угощений», особенно – угощений «вином», а также совместное с японцами пьянство. Впрочем, в большинстве случаев, трибунал все-таки не принял во внимание обвинения в таких прегрешениях.

Иногда на судьбу подсудимых влияли не столько сам факт пленения, ведение в плену «антисоветских разговоров» или сотрудничество с противником, сколько прямые и косвенные последствия пленения, рассматривавшиеся как серьезное отягчающее обстоятельство.