Военнопленные

И с этого дня Корек переломился, сдался, трусливо глядел по сторонам, как затравленная собака. Смерть в лагере стала делом обычным, а Кореку, видимо, очень не хотелось умирать.

Задолго до подъема в блоке началось столпотворение. Бегали полицаи. Блоковой, зажав в кулаке буковую колодку, колотил всех, кто подвернется под руку, выталкивал из себя залпы ругательств. Ему вторили штубовые.

Нас построили. Длинная колонна вытянулась на Лагерштрассе и стала вползать в двери бани.

— Все, каюк! — кто-то бросил потерянно, со слезами в голосе. — Загазуют.

Конвойные сзади остервенело лупили по спинам дубинками, вталкивали оробевших людей в баню.

Огромный зал перегородили раскоряченные арки, отделяя моечную от раздевальни. По одну сторону аркады выстроился длинный ряд вешалок, по другую с потолка свесились трубы, опустив на длинных шеях дырчатые пузыри леек.

Тысяча двести человек усердием полицаев построена вдоль длинной стены бани. Кое-где вспыхивало тревожное перешептывание. С потолка срывались набухшие капли, гулко шлепались на бетонный пол. Первый страх прошел.

Перед строем стояли двое парнишек, совсем еще юные, почти мальчики. На груди у каждого висели дощечки с надписью «вор», худенькие шеи захлестнули петли, концы веревок, перекинутые через трубу, свисали над головами юношей разлохмаченными концами. По лицу одного из них сползали крупные слезы.

Мы стояли, напружинив ноги, минут двадцать.

Пришел старшина лагеря дядя Володя. Блестя золотом коронок, он перебрасывался с начальником лагерной полиции плоскими шуточками. Пришел кто-то из лагерного начальства, скучающе расхаживал, как маятник, туда-сюда. В сторонке стоял врач в косо наброшенном поверх полосатой робы халате.

Последним пришел капо крематория Эмиль Вешатель. Прищурившись, посмотрел на лампочки под прозрачными колпаками, покачал головой, будто был недоволен тусклым красноватым светом. Вешатель подтащил к ногам осужденных ящики, изогнулся перед ними в издевательском приглашающем жесте. Один паренек, закусив обескровленные губы, твердо встал на ящик. Другой плакал, дико косил на ящик глазами, пытаясь отойти от него возможно дальше. Эмиль потянул за конец веревки, петля стянулась, парень всхлипнул, задохнувшись, вскочил на ящик, завертел головой, стараясь расширить петлю. Но не успел. Эмиль быстро закрепил конец, выбил ящик. Ноги повисли в воздухе, выбивая неслышную чечетку смерти. Второй юноша успел крикнуть придушенно и тоскливо:

— Прощайте…

Эмиль перекатывал во рту сигарету, прохаживался, изредка поглядывая на повешенных.

Врач констатировал смерть. Разошлись узлы, тела глухо упали на бетон, застыли, словно ребята уснули в неестественных, изломанных позах.

Дядя Володя долго мямлил о дисциплине, послушании и грехе воровства. Парадокс: бандит читал нам наставление о вреде воровства для общества и наказаниях.

— Вам понятно? — спросил он в заключение, ощерив рот.

Никто ничего не ответил.

— Старшина, выводите на поверку!

Над лагерем чуть брезжил рассвет. В бане, плотно прижавшись к сырому бетону, лежали русские пареньки, погибшие на пороге жизни. Причиной гибели стала пара подметок, взятых ими для ремонта истоптанных башмаков.

На работе я все рассказал Кореку. Он слушал внимательно, не поднимая от стола головы, и, когда взглядывал на меня, глаза юлили, не могли остановиться.

— Не ты ли опять донес? — жестко спросил я его.

Корек побагровел и, выскочив из-за стола, в сердцах грохнул дверью. От наличника отскочили кусочки штукатурки.

Глава XII

1

Наклонив ко мне большую шишковатую голову, полковник Породенко предложил:

— Идем пройдемся.

Ветер злился, рвал в клочья промозглую серую мглу, забивался под одежду, обволакивал холодом. Мы побродили по Лагерштрассе, затем вошли в 14-й блок. Породенко уверенно прошел через штубу в дальний угол, нагнулся к нижним койкам и чуть погодя еле заметно кивнул мне: «Иди сюда».

На смежных кроватях играли в карты несколько человек, тихо переговаривались между собой. Они потеснились, дали нам место, сдвинули ближе головы.

Говорил генерал Тонконогов, пожилой человек, коренастый, черный, седеющий.

— Безусловно, фашисты постараются разделаться с той частью заключенных, которых считают для себя опасными. К такой категории они причисляют в первую очередь наших коммунистов. Но мы ведь не будем ждать, сидеть сложа руки. Мы должны и будем бороться!

Почти всех собравшихся я знал по фамилиям или кличкам.

Чуть ближе ко мне сидел Панов, рядом — молоденький лейтенант Женя Ремизов — связной Тонконогова. Он уже несколько раз подходил ко мне раньше, заговаривал о том, о сем, но приступить к основному разговору не решался. Сидели еще двое — этих я знал только в лицо.

Разговор не занял много времени. Тонконогов излагал свои мысли просто, конкретно и предельно ясно, все было тщательно продумано, подготовлено заранее до мелочей. Меня и Породенко генерал немного задержал.