– А ручонки чего затряслись, как с похмелья? Палыч, представляешь, этот жлоб все свои медяки, с расстройства видать, под ноги высыпал и потом ползал пол часа их собирал в траве. Место хорошо запомнил, где стояли? Вдруг какая-нибудь копейка потерялась. Нужно было флажок там воткнуть и колючкой обмотать в радиусе десяти шагов, чтобы не дай бог кто не влез с утра пораньше и ее не хапнул до тебя.
– Да пошел ты…– обиделся рядовой Сафронов.
– Я и так уже там, только ноги свесил,– развеселился сержант, почувствовав, что нащупал слабое место у соперника в ежедневных подковырках.
– Вот и виси себе, а от меня отвянь, тля,– начал заводиться по настоящему Сафронов,– Вмажу щас промеж глаз по яйцам и хрен тогда тебе, а не Маринка верещащая в ресторациях,– при последних словах рядовой начал приподниматься с намерениями совершенно ясными и старшина понял, что если он сейчас не вмешается, то закончится пьянка дракой, как пить дать. Поэтому вмешался, рявкнув:
– Отставить, мать вашу. Месяц вы мне нервы мотали, оба – два, и обрыдли оба. Что вы собачитесь? Сядь, Сафрон, и наливай. Вон уж солнце скоро выползет. Последний нонешний денечек, говоришь? А я ведь могу его не последним сделать. Напишу рапорт полкану, что, так и так, мол, прошу продлить сборы ещё на месячишко. Вот только вякните кто еще чего друг на дружку… Так и сделаю. Слово даю. Ну-ка, пожали друг другу клешни, хряпнули по сто граммов мировых, и заткнулись на тему рестораций и щей кислых.
– А я че? Я молчу. Это Черпак вечно с подковырками,– присел на свое место Сафронов, протягивая кружку разливающему водку Илюхину.
– Ну, вот что за личность…– не удержался и буркнул в ответ сержант,– Нагадит и тут же отопрется, хоть рожей в дерьмо сунь все равно не мое скажет. Ладно, давай, держи краба, урод. Каб не старшина и его убедительные аргументы, раскатал бы я тебя как бог черепаху.
– Меня рожей в дерьмо?– опять дернулся Сафронов, но старшина так припечатал свою ладонь к его плечу, что он тут же и остыл.
– Пей и заткнись,– поступила команда и рядовой выполнил ее молча. Молча же и руку протянутую сержантскую пожал, очевидно дав себе молча слово, вытерпеть эту несправедливость. Старшину Сафронов уважал и побаивался. Покосившись на него, он подумал,-"Этот может, фиг ли ему еще месяц не отторчать в начальстве-то".
А солнце уже зарумянило небосвод на востоке и природа притихла вдруг, в ожидании его восхода. Даже комары перестали зудеть над головами служивых, будто исчезли вместе с легким ночным ветерком, шевелившим дым над костерком и поднимался он теперь прямо вверх, унося туда же искры от сгорающей хвои.
– Вот уж солнце встает, из-за пашни блестит,– продекламировал рядовой Илюхин,– Может, вздремнем все же, хлопцы, часик другой до завтрака?-
– Две пол литры еще вона,– отозвался Сафронов,– Иди, Итрит, коль невмоготу, я посижу еще. Наливай, Черпак. Или тоже баиньки хочешь? Нам с Палычем больше останется. Давай.
– Размечтался. Мы если с Илюхой уйдем, так и пол литру одну с собой унесем. Раскатал губищи. Но мы не уйдем. Мы свою д-дозу сперва сха-хаваем, а потом…– язык у Черпака слегка начал заплетаться и мысли тоже,– х-хрен тебе,– водка забулькала из горлышка в кружки и Черпак брякнув своей по протянутым остальным, произнес тост совершенно неуместный здесь у костра:
– За Советскую власть, чтоб крепчала.
– И за товарища Сталина Иосифа Виссарионовича, дай ему Бог здоровья и успехов в труде и личой жизни,– буркнул вдруг Сафронов таким серьезным тоном, что старшина, покосившись на него недоуменно, подумал.-"Придуряется по обыкновению своему или действительно товарища Сталина так любит?"
– И еще за мир во всем мире,– предложил он свой вариант пафосный.
– В общем, чтоб хрен стоял и деньги были,– подвел итог рядовой Илюхин под дружный хохоток всех присутствующих.
Раздавшийся вдруг гул самолетов прервал всеобщее веселье и все непроизвольно взглянули в ту сторону откуда он донесся.
– Что это, старшина? С севера-запада навроде как летят. Да видать много сразу, с десяток не иначе. Не рано ли соколы наши поднялись, да еще в день воскресный? Учения может,– высказал предположение рядовой Илюхин, вставая на ноги и вглядываясь в утреннее небо. Солнце подсвечивало сквозь вершины деревьев и птицы защебетали в нем, приветствуя эти первые лучи, а гул двигателей авиационных нарастал, заполняя собой все диапазоны и наполняя сердца слушателей тревогой. А над аэродромом вдруг взвилась красная ракета и описав кривулину, оставила после себя загогулину дымную, упав где-то в районе взлетной полосы.
– К нам никак. Вон сигналят, чтобы мимо не пролетели,– удивился старшина, разглядев первые пять самолетов показавшихся над лесом и двигающиеся в их сторону. Сказать он больше ничего не успел, так как за первой пятеркой, показалась вторая, а за ней третья и четвертая. А первая уже пикировала и что-то сбрасывала на взлетную полосу. А затем раздались взрывы и над головами у раскрывших рты красноармейцев, на бреющем пронеслись первые отбомбившиеся машины, круто уходя на разворот для повторного бомбометания.