Военные истории

Глафира с ребенком вошла в вагон, когда все места были заняты. Кто успел, захватили нижнюю полку, садясь по три, а то и четыре человека на лавку, а кто по моложе, забрался наверх и теперь сидел, свесив ноги перед лицами пассажиров нижних полок. Дух в вагоне стоял такой, что напоминал конюшню. С ребенком на одной руке, с чемоданом и авоськой с едой, в другой, она смотрела, где бы ей присесть. Вместо того, чтобы подвинуться, люди недовольно смотрели на нее и старались побольше занять место на лавке, чтобы она, не дай Бог, примостилась рядом. Никому не хотелось всю дорогу ехать рядом с малышом, который будет капризничать, мешать дремать и надоедать своим присутствием. Глафира примостилась около титана, на маленькой ступеньке. Она не отчаивалась, главное богатство было рядом и тихонько сопело маленьким носиком. По вагону прошли проводники с проверкой билетов. Участливо посмотрев на мать с ребенком, пошептавшись о чем-то, они предложили пройти ей в другой вагон. Единственное пустующее место около выхода в тамбур с туалетом пустовало, и Глафира расположилась там. Впереди было почти 90 часов пути. В вагоне было холодно, из двери в тамбур дуло, и Глафира каждый раз с благодарностью вспоминала водителя, который дал ей одеяло для сына. Она старалась его уберечь, как только можно. Продукты к третьему дню закончились, хотя Глафира почти не ела. Самое главное, закончилось молоко. Выйти на станцию и купить что-то она не могла, боясь оставить сына одного, да и в этот вагон могла уже не попасть. Проводница и так смотрела на нее со злобой, потому, что старший отдал свободное место, с которого она могла заработать, этой нищенке. Поезд подошел к станции, где была объявлена стоянка в двадцать минут. Тут в вагон стали заходить местные жители, которые продавали пассажирам свою нехитрую стряпню. Глафира хотела купить кое-что для сына и стала спрашивать молоко. Статная полная женщина, увидев мать с ребенком, стала выкладывать такие молочные вкусности, что Глафира подавилась слюной. Там были и творожники, и топленое молоко и ряженка и даже масло.

— Бери, дите совсем худое, все свежее, хорошее, недорого, только тебе,-

— Сколько? спросила Глафира, доставая из лифчика мятые пятьдесят рублей.

Женщина с жалостью посмотрела на нее и, вздохнув, все поняла без слов:

— Последние? Из ссылки едешь с ребенком? Домой?-

Глафира качнула головой, и хотела было сказать, что не совсем так, но в это время засвистел гудок, напоминающий, что поезд отходит. Женщина выложила все, что было у нее для продажи:

— Берите, на здоровье, ничего не надо! Счастливо! — и быстро побежала к выходу, выйдя на перрон, увидев Глафиру в окне поезда, еще долго махала руками и что-то кричала вслед.

— Есть же добрые люди, на свете. Помогай им Господи! Доедем теперь, не умрем, скоро будем дома. Повезу тебя к бабушке с дедом, там откормим, на воздухе будешь бегать по травке, поправишься и заговоришь! — шептала она сыну, который только улыбался в ответ. За всю дорогу он не произнес ни слова.

Как ни берегла Глафира сына, а он простудился. Приехали они в Москву с высокой температурой и кашлем, от которого надрывалось сердце. Еле дотащилась до брата с золовкой.

Мы тогда жили в коммуналке, в четырнадцатиметровой комнате и шестью соседями по квартире. В комнате была кровать, небольшой диван, стол, буфет и печка. Чтобы освободить место на диване, где я спала, мне купили маленькую раскладушку, которая мне очень понравилась. Брат был такой маленький и худой, что даже плакать не мог, а только пищал, когда ему было плохо от высокой температуры. Приехавший врач осмотрел его и хотел отправить в больницу, но потом предложил:

— Ребенок очень истощен, потому у него нет сил, бороться с болезнью. В больнице не будет такого ухода, как дома. И еда, сами понимаете. Если есть возможность обеспечить ему усиленное питание, витамины и прочее, то лучше оставить дома. Я назначу уколы пенициллина и витамины, будет приходить медсестра каждый день, а там посмотрим-

Мои приемные родители и мама Глаша стали выхаживать брата. Я помню, как медсестра, пришедшая делать укол, раздев брата и оттянув кожицу на попке, горько вздохнув, развела руками:

— Куда ж укол делать? Даже попки нет, один скелет…-

Но уколы делали, а братик почти не плакал. Мои приемные родители, как могли, помогали маме Глаше. И вот через месяц Валерка стал улыбаться даже медсестре, которая приходила делать укол. Он поправился и стал бегать, но самое главное, он вдруг заговорил и все сразу. Так чудно было слушать, как он интересно путал буквы в словах. Все мы, да и наши соседи вместе с нами радовались, что победили в сражении за жизнь маленького человека.