Военные кони

Франтов стал таким же серым, как Коршунов. Руки его дрожали, но он не сказал ни слова.

— Драться я с тобой здесь не буду, — продолжал Коршунов, — да и пачкаться об тебя не хочу. Уходи к лесному папаше — подальше, но знай, брат, — счастье твоё, что тебе пост заступать, а то поплясал бы ты мне не хуже Бетховена.

Тут он выпустил ремень Франтова, и драгун, съёжившись, пошёл через лес по тропинке со всеми товарищами. Вслед им закричали дети из телеги:

— Поросёнка унесли!.. Поросёнка…

Коршунов хлопнул себя по сапогу.

— Ишь, мазурье!

И стал седлать Бетховена…

III

— Откуда у тебя на драгуна злость такая? — спросил Бабка-Малый.

— Да эта история недолга, — усмехнулся Коршунов. — Раз в Тирульском болоте послали на разведку драгун. Немцы их в болоте окружили, перебили часть, часть пришла назад, оружие растеряли… Ну, что тут поделаешь? Послали наш эскадрон на другой день выбивать немцев из лесу. Ползли мы, ползли, смотрели, смотрели — как на столе видно, как удирали драгуны: тут винтовка брошена, там — другая, там — третья, платки, фуражки, шпоры и портсигар жёлтый, — оказывается, этого Франтова. А немцев не было никаких. Они в темноте сами в себя палили и в коз диких, что ворошились у проволоки. Коз там сколько хочешь, и набили они их штук десять. А вместо блокгауза там старая колода… Вот так случай… Ну, как вернулись мы — так и посыпали драгун перцем. Портсигар и сейчас у меня.

Он вынул из кармана обыкновенный жёлтый портсигар, на котором был нарисован драгунский погон и расписка: Франтов.

— Где же я был тогда, — спросил Бабка-Малый, — что я этого случая не знаю?

— А ты был ранен тогда и в лазарете лежал… С той поры Франтов и портит жизнь мне, где встретимся. Ну, а мне что? Я всегда его могу этим портсигаром защемить.

Так разговаривая, они вернулись в эскадрон.

В тот же вечер два эскадрона поехали на левый фланг прикрывать отступление.

Когда они прибыли к месту, куда их посылал приказ, там было темно и тихо. Разбитая пехота отступала группами и уходила через болота, вяло отстреливаясь. Впереди горели какие-то одинокие сараи и дома, весело потрескивая. Сожжённый автомобиль лежал у самой станции на боку, на столбах висели обрывки телеграфной проволоки. Немцы обходили лесом…

Ночь опускалась мрачная и нехорошая. Нужно было уезжать. Лес не пускал к себе — и никаких. Сквозь кусты нельзя было пробраться. В них уже прятались немецкие разведчики. Узкая дорога рядом с железнодорожной насыпью обрывалась то в громадные песчаные ямы, то в бесконечное, непроходимое болото.

— Завели, — говорили гусары, — ни дна тебе, ни покрышки…

Выхода не было. Тут солдаты зароптали и полезли на насыпь. С большим трудом нашли место, где можно пройти прямо на рельсы. Дальше пошли по рельсам. Лошади стали сейчас же спотыкаться о шпалы. По обе стороны насыпи лежали обрывы такой глубины, что целую страну можно было сбросить туда.

— Погибать нам с тобой, Бетховен, — бормотал Коршунов, ободряя шлепками уставшего коня, — не успеешь ты и консерваторию увидеть, как скатимся мы с тобой в тартарары.

Здесь из чёрного неба выбежала луна, жёлтая, кривая, очень подозрительная. Вздох облегчения пронёсся по рядам. Стало светлее, но не легче. Сзади в лесу стреляли немцы и трещали пожары. Внизу шли всё те же пропасти в шестнадцать этажей. Лошади испуганно жались друг к другу, всадники боялись глядеть вниз.

Смятение остановило первых. Люди соскочили с лошадей и прислушались. Без конца вперёд уходили две колеи рельсов и скрывались за поворотом. Коршунов прислушался. Тихий, язвительный свисток пронёсся далеко впереди.

Стало ясно, что идёт поезд. Что за поезд? Броневой, что ли? Людям стало сразу холодно и неуютно. Все спешились и топтались на месте. Но уже раздавались успокаивающие голоса:

— Товарищи, без паники. Переходи все на одну колею — направо, очисти левый путь. Веди лошадей в поводу — огладь тех, что боятся.

Приказания смолкли. Впереди уже вырисовывалась чёрная фигура паровоза. Он дышал так горячо, что далеко в стороны отлетало его дыхание. Он с каждым шагом становился всё страшнее и больше, точно шёл сразу по двум колеям, во всю ширину полотна.

Вдруг передние остановились. Перед ними лежал решётчатый скверный железнодорожный мост. Первый конь шагнул, попал ногой между досок, упал; ушиб колени и стал биться. Ему помогли встать и пройти, но следующие кони идти отказались.

Паровоз вырастал, как чудовище. Он уже шипел, и искры вихрем кружились над ним. Лошади стали трясти ушами, брыкаться. Наступила паника. Самые храбрые растерялись. Лошади не хотели идти на мост и заезжали, толпясь, даже на рельсы, по которым мчался паровоз.

Тогда Коршунов протиснулся вперёд, вынул флейту, и тихая песенка «Осенняя луна в огороде» зазвенела в сыром тяжёлом воздухе.