Военные мемуары - Единство 1942-1944. Том 2

Я выехал 5 августа, предварительно встретившись с Черчиллем и Иденом; их несколько смущенные речи подтвердили, что я не заблуждался: они, несомненно, предполагали поддержать план, прямо противоречивший той договоренности, которая связывала нас с июня 1940. Моим спутником в самолете, направлявшемся в Каир, оказался Аверелл Гарриман [12], назначенный Рузвельтом послом в Москву; этот дипломат, обычно откровенный и словоохотливый, на этот раз, казалось, изнемогал под бременем тяжелой тайны. По пути, в Гибралтаре, я увидел, что там кипит работа, и не мог не заметить также весьма загадочного поведения местного губернатора - генерала Макфарлана, обычно державшегося весьма непринужденно. Все это были ясные признаки того, что вскоре в районе Средиземноморья должны разыграться крупные события без нашего участия. В Каир я прибыл 7 августа.

Атмосфера там была столь же удушливая, как и жара. Общее настроение свидетельствовало о том, что недавние неудачи 8-й армии еще отнюдь не забыты. Хотя продвижение Роммеля уже полтора месяца как приостановилось, он находился в Эль-Аламейне, откуда его танки могли за два часа достичь Александрии. В правительственных кругах, в посольстве, в Генеральном штабе - повсюду англичане с беспокойством следили за загадочными действиями короля Фарука [13]и многих видных египтян, которые, по-видимому, готовы были примкнуть к державам оси, в случае если они одержат победу. Правда, Нахас-паша [14], давний противник англичан, но помирившийся с ними к выгоде обеих сторон, был поставлен королем во главе правительства по настоятельной рекомендации сэра Майлса Лэмпсона, английского посла, которому случалось направляться на аудиенцию во дворец под охраной танковой колонны. Нахас-паша сказал мне в прошлом году: "У нас с вами есть общая черта: и вы и я располагаем в наших странах большинством, но не властью". Теперь он был у власти. Но где окажется его большинство, если итало-германские войска продефилируют по улицам столицы?

Что касается английских военных деятелей, то генерал Окинлек [15]сохранял спокойствие и держался со свойственной ему прямотой, маршал авиации Теддер вполне владел собой и был компетентен в порученных ему делах. Но лица, стоявшие на менее высоких постах, в большинстве казались встревоженными и желчными; они ожидали по-видимому, больших изменений в верхах; они были раздражены критическими выступлениями в парламенте и в лондонской прессе и нервничали, наблюдая, как египтяне неприязненно держатся и высказываются по их адресу и в то же время подчеркнуто приветствуют только полки "Свободной Франции" на улицах и на экранах кино, а со времени моего прибытия в Каир твердят, что де Голль теперь возглавит командование на Востоке. Правда также и то, что, как бы в порядке компенсации, в Египет во все большем количестве прибывали хорошо оснащенные и свежие английские части, доблестные военно-воздушные эскадрильи, а также отборное военное снаряжение - все это направляло сюда щедрой рукой лондонское правительство в связи с готовящимся реваншем.

Если англичанами владели смешанные чувства надежды и меланхолии, то наши люди были охвачены ликованием. Бир-Хакейм возвысил их в собственных глазах. Я был у них 8 и 11 августа. Лармина представил мне свои части. Во время великолепного смотра 1-й легкой дивизии я вручил Крест освобождения генералу Кенигу и нескольким другим лицам, в частности полковнику Амилаквари. Я проинспектировал также 2-ю легкую дивизию под командованием Казо и мотомеханизированную группу Реми [16]; все эти части были хорошо экипированы и рвались в бой. Вслед за тем я посетил наших летчиков и парашютистов. Все эти части представляли собой силу, закаленную перенесенными испытаниями, и я мог быть уверен, что ничто их от меня не отвратит. Когда я видел, как маршируют батальоны, батареи, броневики, обозы, механизированные "с ног до головы", как в рядах шагают бок о бок закаленные воины разных рас, сияющие от радости, несмотря на палящее августовское солнце, во главе с офицерами, заранее готовыми пожертвовать всем ради славы и ради победы, сердце мое наполнялось верой и гордостью. Я чувствовал, что между мной и ими устанавливается контакт, что душой мы вместе, - вот почему мы все ощущали, как в нас подымается волна радости, но по мере того, как уходили вдаль последние ряды наших войск, холодный рассудок брал свое. Я начинал думать вновь о тех солдатах, матросах, летчиках Франции, которых там в силу нелепых приказов вынуждали драться против "голлистов" и союзников.