Военные мемуары. Призыв, 1940–1942

В ходе наших лондонских переговоров с советским министром иностранных дел мы пришли к соглашению относительно помощи, какую его правительство и Национальный комитет обязывались оказать друг другу в ближайшем будущем. «Свободная Франция» должна была толкать американских и английских союзников к скорейшему открытию второго фронта в Европе. Кроме того, своей дипломатической и общественной деятельностью она должна была способствовать прекращению того состояния изоляции, в котором Россия пребывала в течение длительного времени. Со своей стороны советское правительство соглашалось поддержать в Вашингтоне и Лондоне наши стремления, направленные на восстановление путем вооруженной борьбы единства Франции и империи. Это касалось управления нашими заморскими владениями, например Мадагаскаром, различных так называемых параллельных, а по сути дела центробежных действий, которые англосаксы осуществляли в ущерб нашему делу, а также групп движения Сопротивления во Франции. Причем советское правительство признавало, что никакая иностранная держава, включая и СССР, не имела права призывать какую-либо из этих групп к неповиновению по отношению к генералу де Голлю. Что касается будущего, то Франция и Россия договаривались об объединении своих усилий при установлении мира. «Мое правительство, заявил мне Молотов, — является союзником правительств Лондона и Вашингтона. В интересах ведения войны мы должны тесно сотрудничать с ними. Но с Францией Россия хочет иметь самостоятельный союз независимо от этого».

Несмотря на усилия, предпринятые «Свободной Францией» в деле установления связей с Вашингтоном и Москвой, центром ее деятельности по-прежнему оставался Лондон. В силу обстоятельств наша деятельность, которая включала военные усилия, связь с метрополией, пропаганду, информацию, финансы, экономику заморских владений, была тесно переплетена с деятельностью англичан. Вследствие этого мы должны были поддерживать с ними более тесные отношения, чем когда-либо. Но по мере того как наше движение росло, их вмешательство в наши дела создавало для нас все большие затруднения. Однако после вступления в войну России и Америки положение самой Англии могло стать затруднительным в союзе с двумя такими гигантами и это могло вынудить ее пойти на сближение с нами, чтобы действовать в Европе, на Востоке, в Африке и на Тихом океане в духе искреннего сотрудничества. Мы с радостью приветствовали бы такую перемену, и у нас подчас создавалось впечатление, что и некоторые английские руководители склонялись к такой политике.

Примером может служить Энтони Иден. Этот английский министр хотя и представлял собой законченный тип англичанина и министра, проявлял широту взглядов и восприимчивость, свойственные скорее континентальному европейцу, нежели жителю Альбиона, и простому смертному, чем должностному лицу. Воспитанный в духе старых английских традиций (Итон, Оксфорд, консервативная партия, палата общин, Форин-офис), он все же мог воспринимать все непосредственное и новое. Этот дипломат, целиком преданный интересам своей страны, умел учитывать стремления других и сохранял приверженность к принципам международной морали среди всей грубости и цинизма своего времени. Мне часто приходилось иметь дело с Иденом, причем нередко по вопросам весьма неприятного характера. И в большинстве случаев я имел возможность оценить не только его блестящий ум, глубокое знание дела, личное обаяние, но и искусство, с каким он умел создавать и поддерживать во время переговоров атмосферу дружелюбия, что облегчало достижение соглашения, если оно было возможным, либо избавляло обе стороны от чувства досады, если это соглашение оказывалось недостижимым. К тому же я убежден, что Антони Иден чувствовал особое расположение к Франции. Ей он был обязан значительной долей своей культуры. Как политику, она представлялась ему необходимой в качестве противовеса всему тому варварству, которое распространялось в мире. И наконец, этот душевный человек не мог оставаться безучастным к горю, постигшему великую нацию.

Но несмотря на благие намерения Идена, союз наш все же не был розой без шипов. Готов признать, что нередко сам Иден мог испытывать досаду, сталкиваясь в нашей среде с некоторым недоверием и несговорчивостью. Но основные трудности создавались с английской стороны: подозрительность Фории-офиса, претензии колониалистов, предубеждения военных, интриги «Интеллидженс сервис». К тому же хотя политические круги Лондона в целом благожелательно относились к «Свободной Франции», они испытывали подчас влияние иного рода. Некоторые консерваторы хмуро смотрели на этих французов с Лотарингским крестом, твердивших о революции. Различные лейбористские группки, напротив, задавались вопросом, не скатывается ли де Голль и его компания к фашизму? Я и сейчас еще помню, как тихонько вошел ко мне в кабинет Эттли и попросил заверений, способных успокоить его совесть демократа, а затем после беседы со мной удалился с улыбкой на лице.