Военные мемуары. Призыв, 1940–1942

В конечном счете все зависело от премьер-министра. А он в глубине души не мог решиться на то, чтобы «Свободная Франция» стала самостоятельной. К тому же всякий раз, когда деловое обсуждение вопросов приводило нас к резким разногласиям, он придавал им характер столкновений на личной почве. Самого его они огорчали тем больше, чем сильней была связывавшая нас дружба. Подобные настроения и чувства в сочетании с приемами его политической тактики вызывали у того приступы гнева, чрезвычайно осложнявшие наши отношения.

У этого выдающегося человека были в то время и иные основания приходить в ярость. Несмотря на то что англичане прилагали достойные восхищения усилия в войне, особенно в подводной, они терпели иной раз серьезные неудачи, которые были тем более досадны, что не всегда материальное превосходство было на стороне противника. 10 декабря 1941 у берегов Малайи японские самолеты потопили великолепный линкор «Принс оф Уэлс» и тяжелый крейсер «Рипалс», прежде чем они успели сделать хотя бы одни выстрел. 15 февраля 1942 в Сингапуре после непродолжительного сопротивления сложила оружие семидесятитрехтысячная английская армия. В июне, несмотря на то что англичане сосредоточили на Востоке крупные силы, Роммель прорвал фронт 8-й армии и отбросил ее к самой Александрии, а 33 тысячи английских солдат, оборонявших Тобрук, капитулировали с ничем не оправданной поспешностью. Черчилль лучше чем кто-либо другой понимал последствия этих неудач для хода войны. Но он страдал от этого прежде всего как англичанин и как солдат.

Следует добавить, что в руководящих кругах находились люди, которые, действуя исподтишка, не стеснялись возлагать на него вину за кое-какие из этих неудач. Хота вся Англия дорожила Уинстоном Черчиллем как зеницей ока, некоторые недоброжелательные высказывания по его адресу можно было читать в газетах, слышать в парламенте, в различных комитетах и клубах. В таких условиях в первые месяцы 1942 у Черчилля не было оснований для того, чтобы проявлять любезность и мягкость по отношению к кому-либо, в частности и ко мне.

И наконец — быть может, это и есть самое главное — премьер-министр взял за правило не предпринимать ничего важного без согласия Рузвельта. Хотя его больше чем кого-нибудь другого из англичан Задевала неловкая тактика Вашингтона, хотя он с трудом переносил состояние подчиненности, на которое американская помощь обрекала Британскую империю, хотя его коробило от тона превосходства, который усвоил по отношению к нему президент, Черчилль раз и навсегда решил придерживаться такой линии поведения, которая диктовалась жизненно важной необходимостью союза с Америкой. Поэтому он остерегался занимать по отношению к «Свободной Франции» позицию, которая шла бы вразрез с позицией Белого дома. И поскольку Рузвельт относился к генералу де Голлю недоверчиво, Черчилль со своей стороны был вынужден проявлять сдержанность.

Когда я приехал в Лондон в сентябре 1941, премьер-министр находился в исключительно плохом настроении. Он был весьма недоволен тем, что произошло между нами и англичанами в Сирии и Ливане. 2 сентября он даже написал мне, что ввиду занимаемой мною позиции он не считает нашу встречу целесообразной. 9 сентября Черчилль выступил в палате общин с речью, внушавшей беспокойство. Он, разумеется, признавал, что «из всех европейских держав Франция занимала в странах Леванта особо привилегированное положение». Но он взял на себя смелость добавить, что «не может быть и речи о том, чтобы Франция продолжала сохранять в Сирии то же положение, что и до войны… и что даже во время войны нельзя ограничиться лишь простой заменой влияния Виши влиянием „Свободной Франции“». Как обычно, недовольство Черчилля сопровождалось усилением напряжения во франко-английских отношениях. Несколько дней кряду лондонское правительство подчеркнуто отказывалось иметь какие-либо дела с нами и закрывало перед нами все двери. Это вынудило меня к тому, что со своей стороны я приказал представителям «Свободной Франции» прекратить на время участие в передачах лондонского радио. Тем временем маятник качнулся в другую сторону, и за этими неприятностями вскоре последовало восстановление отношений. 15 сентября я имел беседу с Черчиллем, которая хоть и плохо началась, но закончилась хорошо. В заключение он заверил меня, что политика его правительства на Ближнем Востоке будет и впредь руководствоваться соглашением, заключенным между нами в Каире.