Военные мемуары. Призыв, 1940–1942

И хотя иной раз мнения могли разделиться, ответственность целиком лежала на мне. В борьбе за освобождение мне, бедняге, приходилось всегда в конечном счете отвечать за все. Во Франции ко мне все чаще обращали свои взоры те, кто все больше стремился к активному сопротивлению. В этом чувствовался все более ясный ответ на мои призывы. В этом проявлялось также и сходство настроений, которое мне казалось столь же необходимым, как и волнующим. Видя, что склонность французов к разъединению и разобщенности, которую им навязывал режим угнетения, способна вызвать разрозненные вспышки возмущения, я жил одной мыслью: слить их воедино в интересах Сопротивления. Действительно, именно единство определяло боевые успехи Сопротивления, его национальный характер, его международное значение.

Начиная с лета 1941 мы разными путями постепенно узнавали обо всем, что происходило в метрополии. Помимо того что можно было прочесть между строк в газетах или узнать из радиопередач обеих зон, мы постоянно получали весьма полную информацию в виде данных нашей разведки, донесении некоторых наших агентов, которые уже начали действовать на местах, показаний добровольцев, прибывавших ежедневно из Франции, сообщений, которые поступали по дипломатическим каналам, заявлений эмигрантов, проезжавших через Мадрид, Лиссабон, Танжер или Нью-Йорк, и, наконец, в виде писем, которые с помощью многочисленных уловок переправляли к ним семьи и друзья участников «Свободной Франции». В результате у меня складывалось день за днем точное представление об обстановке. Сколько раз, беседуя с соотечественниками, только что покинувшими родину, где они, однако, были заняты в той или иной мере повседневной работой и знакомы лишь с жизнью своего города, я убеждался в том, что благодаря многочисленным источникам информации, которая доставлялась нам целой армией преданных людей, мне лучше, чем кому-либо другому, известно положение дел во Франции.

А это в свою очередь позволяло мне сделать вывод о разложении вишистского режима. Иллюзии в отношении этого режима рассеялись. Прежде всего победа Германии, о которой заявляли как о само собой разумеющемся деле, чтобы оправдать капитуляцию, становилась невозможной, после того как в войну вступили Россия и затем Соединенные Штаты, а Англия и «Свободная Франция» доказали свою способность к сопротивлению. Утверждение, что ради спасения «материальных благ» необходимо было согласиться на порабощение страны, выглядело смехотворно, ибо 1500 тысяч наших людей, взятых в плен, не возвращались домой; немцы практически аннексировали Эльзас и Лотарингию и отрезали в административном отношении север страны от остальной территории; производившиеся оккупантами изъятия денежных средств, сырья, сельскохозяйственных и промышленных товаров истощали нашу экономику, все большее число французов вынуждено было работать на Германию. Разговоры об обороне Французской империи от «любого врага» не могли уже никого обмануть, с тех пор как французскую армию и флот заставили воевать против союзников и «деголлевцев» в Дакаре, Габоне, Сирии и на Мадагаскаре; в то время как немцы и итальянцы из комиссий по перемирию свободно распоряжались в Алжире, Тунисе, Касабланке и Бейруте, немецкие самолеты приземлялись в Алеппо и Дамаске, а японцы оккупировали Тонкин и Кохинхину. Отныне Сражающаяся Франция стала воплощением всех надежд на возврат заморских территорий. Она постепенно утверждалась в Экваториальной Африке, на островах Океании, в Пондишери, в Леванте, на острове Сен-Пьер, на Мадагаскаре и во Французском Сомали. Вместе с тем она уже заранее непреклонно заявляла о своих неоспоримых правах на Северную Африку, Западную Африку, Антильские острова и Индокитай.