Наша страна в состоянии достичь этих целей при условии, что она останется сплоченной и будет действовать под четким руководством государства. Иначе как же она сможет добиться их, будучи разъединенной и неуправляемой? Но по мере того, как она становится свободной, я с горечью отмечаю, что различные политические силы стремятся отдалиться от меня и осуществлять свою политическую программу. Казалось бы, мне вполне дозволено продлить своего рода монархическое правление, которое я некогда взял на себя и которое затем получило единодушное одобрение. Но французский народ таков, какой он есть, и иным быть не может. Если он не захочет этого, никто не сможет ему навязать свое решение. На какие потрясения я обреку его, навязывая ему на неопределенное время свою абсолютную власть уже после того, как исчезла опасность, которая и вызвала потребность в ней? Во время войны все мои заявления, и я делал это намеренно, никогда не давали повода для сомнений в моем желании передать право решать этот вопрос народу, как только обстоятельства позволят организовать выборы. Если моя власть была постепенно признана, то в большой степени благодаря этому обязательству. Теперь же отказаться выполнить его означало бы поставить на моем деле печать мошенничества. Это также восстановило бы против меня страну, которую уже не интересовали бы благие причины такого самоуправства. Коммунисты, находившиеся на вершине популярности и своего влияния на народные массы, встали бы во главе оппозиции и одновременно назначили бы себя моими преемниками.
Тем более, что, за исключением периодов угрозы государству, не может быть диктатуры, которая продержалась бы длительное время, если только какая-нибудь фракция в парламенте, нацеленная на подавление других, не поддержала бы ее. Кроме того, являясь руководителем Франции, а не какого-либо класса или партии, я не стану возбуждать ненависть к кому бы то ни было, и у меня нет окружения, которое служило бы мне, чтобы я служил ему. Даже многие представители Сопротивления, хотя и остаются сентиментально верными идеалам, объединившим их, в области политики уже отошли от меня и каждый действует уже сам по себе. Одна армия могла бы предоставить мне средства для поддержания порядка в стране и заставить упорствующих смириться. Но такое военное всемогущество, установленное силой в мирное время, было бы неоправданным в глазах всех.
По сути, на чем всегда держалась и может держаться диктатура, если не на великой национальной амбиции или же боязни народа, которому угрожают? Франция пережила две империи. Она приветствовала первую в то время, когда чувствовала себя способной покорить Европу и когда больше не могла выносить беспорядки и смуту. Она согласилась на вторую, желая забыть унижение договоров, закрепивших ее поражение, и тревогу недавних социальных потрясений. И чем же закончили эти режимы, напоминавшие о временах правления Цезаря? Сегодня ни завоевания, ни реванш больше не привлекают граждан; массы не боятся ни вторжений, ни революций. Временную диктатуру, которую я осуществлял во время войны и которую я не побоюсь продлить или восстановить, если родина окажется в опасности, сейчас я не хочу поддерживать, поскольку спасение государства уже свершившийся факт. Итак, как я это и обещал, я передам право решения народу путем всеобщих выборов.
Но, отклоняя мысли о моем собственном правлении, я тем не менее остаюсь в убеждении, что нация нуждается в режиме, при котором власть будет сильной и прочной. Существующие партии неспособны дать ей такую власть, исключая коммунистов, правительство которых при необходимости опиралось бы на уже готовую организацию и которые нашли бы внутри страны решительную поддержку части населения, не считая помощи Советов, но при этом поставили бы Францию в зависимое положение. Я считаю, что ни одна из политических группировок сейчас не в состоянии руководить страной и государством. Хотя некоторые из них и могут получить на выборах значительное количество голосов, нет ни одной, которая, как она заявляет, представляла бы всеобщие интересы. Впрочем, каждая из них соберет лишь меньшинство голосов. Кроме того, многие избиратели отдадут в пользу какой-то из них свои бюллетени не потому, что голосуют за нее, а потому, что голосуют против других. Короче говоря, ни одна организация не располагает ни достаточным количеством членов, ни доверием народа, которые позволили бы ей претендовать на влияние в национальном масштабе.