Военные приключения. Выпуск 2

— Вот видите! Теперь вы понимаете, как нелегко мне было подобрать к ней ключи и заставить ее написать письмо?

— Понимаю и ценю ваше профессиональное умение. Но, сделав один удачный ход, вы не сделали второй, а я хочу довести партию до победного конца…

— По-моему, заставив ее написать письмо, я уже выиграл партию.

— Ошибаетесь, Огульский! Партия в самом разгаре, и вы явно недооцениваете ответных ходов противника. Да, будем надеяться, что они получили сфабрикованное вами письмо, подтвердил изложенное в нем и сам его податель, Яремчук. Кстати, вы уверены в нем?

— Абсолютно! У него нет другого выхода. Семья, знаете ли…

— Ну, семью Яремчука, если он выдаст вас и ваши планы, Советы возьмут под охрану, вам тогда к ней все пути и дороги будут отрезаны.

— Этот вариант я отбрасываю, потому что знаю Яремчука. Скажу откровенно: его рабская покорность мне определяется прямо-таки патологическим страхом перед моей всесильностью, с его «легкой» руки я иногда сам начинал в эту свою «всесильность» верить. Словом, он убежден, что в случае его предательства я достану жену и сыновей, где бы они ни находились. Кроме того, он люто ненавидит Советскую власть, не терпит ее порядки…

— Ясно. А есть ли у вас такая же уверенность в том что письму и Яремчуку поверят советские чекисты? Мы-то с вами знаем, на своих, так сказать, собственных шкурах убедились, что это опытные, обученные тонкой работе люди, они, к нашему сожалению, доказывали это в годы войны, доказывают и сейчас. Разве не об этом свидетельствует тот печальный для нас с вами и для наших шефов факт, что из всех действовавших на Карпатах наших подразделений боевой единицей, реальной силой можно считать только ваш карательный отряд? Короче говоря, уверены ли вы, что вам удалось перехитрить, переиграть чекистов? Что, если они поняли: письмо и показания Яремчука — дело ваших рук?

— Большая игра — это всегда риск, но я надеюсь на успех…

— Надежды не всегда сбываются, Огульский. Нужна уверенность, что они клюнут на вашу удочку. Исходя из своего опыта, полагаю, что наш противник еще не переигран. Ваша приманка в лучшем случае его только насторожила. Лишить чекистов этой логики! Вот почему я и испытывал «на прочность» эту женщину. Она нам очень нужна, Огульский! Скажу вам больше: она нужна нам именно такая, обманутая вами, но не сломленная, фанатично преданная своей власти…

— Если вы в этом уверены, работайте с ней дальше, но, честно говоря, я не понимаю, как мы можем ее еще использовать… в наших планах? (Огульского так и подмывало добавить «разве что в постели», но он помнил, как отчитал его «агент с Запада» за подобные «шуточки» и не стал «дразнить зверя»).

— Мы возвратим вашу пленницу на заставу, — спокойно сказал Петр. — И сделать это необходимо как можно скорее…

— Шутите?

— Нисколько. Ваша пленница убеждена в том, что знает ваши планы, верит, что письмо написано ею правильно. Так пусть она сама, лично подтвердит и написанное, и показания Яремчука. Она сумеет это сделать с тем же упорством и настойчивостью, с каким продолжает сопротивляться нам с вами, не идя ни на какие компромиссы и сделки.

— Как я доставлю ее на заставу?

— Вы организуете ей побег. Детали мы обдумаем вместе. Завтра утром я воспользуюсь вашей добротой и поговорю с ней еще раз. Я хочу еще и еще убедиться в ее фанатизме, в том, что вы ее не сломили. В общем-то у меня сомнений и сейчас нет, но я попытаюсь обострить ее сопротивляемость нам еще сильнее, добавить ей злости…

— Вы страшный человек. Признаться, я встречал интриганов, но такого…

— Не надо эмоций, Огульский. Дело есть дело, а ради нашего я готов стать кем угодно.

— У вас железная логика… Кстати, вы так себя с самого начала повели, что я до сих пор не знаю, как вас величать?

— Обзывайте меня пока Томом… — улыбнувшись, ответил Петр.

18

Огульский был из тех людей, которых очень трудно в чем-то убедить, но Петру это удалось, и потому за разработку сценария побега жены Тамарова главарь банды взялся, что называется, засучив рукава, продумал его до тонкостей, до мельчайших деталей. Вносить какие-то поправки в этот сценарий, корректировать его Петр не стал, не имело смысла. Для него теперь самым важным было подготовить Галку, сделать так, чтобы она, не выдав себя, не только подчинилась задуманному Огульским плану ее побега, но и органично в него вошла, искусно исполнила свою роль.

Утром следующего дня, когда они опять вышли на прогулку, Галка выглядела измученной бессонницей. Петра это хотя и обеспокоило, но не застало врасплох: он понимал, что вчерашний разговор не мог пройти для нее бесследно. А Галка с этого и начала:

— Всю ночь казнила себя за то, что поверила Яремчуку. Как я буду смотреть в глаза мужу, всем нашим?..

— Для этого надо еще к нашим попасть. Поэтому приказываю: сразу же после нашей встречи ложитесь спать. Сразу же, потому что потом такой возможности у вас не будет.

— Значит, сегодня?

— Да, с наступлением сумерек. Теперь слушайте, но при этом делайте вид, что вы не хотите меня слушать, отвергаете все, что я вам предлагаю. Как и вчера, за нами наблюдают.