Военные приключения. Выпуск 3

Кузьма Новгородец привез из последней разведки совсем худые вести. Магистр Ливонского ордена Вальтер Плеттенберг, комтур — комендант — Кенигсберга Людвиг Зансгейм и другие высшие чины ордена, готовя войну с Россией, стремились создать союз против Москвы с Литвой. Союз с соседом, которого крестоносцы готовы были проглотить в любой удобный момент. Свидетельств тому лазутчик воеводы Щени вызнал немало…

Возвращавшегося из Литвы разведчика «перехватили» на первой же русской порубежной заставе. На всех дорогах воеводы пограничных крепостиц, званьем и чином, как правило, выше Новгородца, знали сотника в лицо. И кто он, и зачем ходит на ту сторону. А кто не знал в лицо, знал по грамотам, что читались великокняжеским гонцом в порубежном остроге только одному человеку — его начальнику.

Умели в Великом княжестве Московском хранить тайны, молчать где надо. Иначе быть беде земле русской, а себе — погибель и позор роду твоему.

…Порубежные стражники «приняли» Кузьму на руки с загнанного коня — на литовской границе стража тоже не дремала. Пришлось тому уходить от потони. В остроге лазутчику дали час-другой выспаться. Накормили, посадили на свежего коня, дали воинов в сопровождающие. Чтоб уберечь разведчика от всякой напасти, а то и злого умысла тех, от кого он опять удачливо ушел.

До Москвы теперь оставалось только рукой подать. Можно было и подремать в седле там, где наезженная дорога шла среди ржаных полей и луговых сенокосов.

…Князь Даниил Васильевич, разбуженный под утро, принял сотника сразу, без промедлений. Велел накрыть стол для возвратившегося разведчика. Да не в людской, а у себя, наверху. Еще не отошедшие от сна слуги только молча переглянулись, бросившись в поварню и погреба выполнять приказание боярина.

Когда длинный стол накрыли под иконостасом, Щеня выслал всех прочь. Сотника не торопил с рассказом. Солнце еще тогда вставало за дальними московскими слободками. Великий же князь в неурочный час все равно никого не примет. Не война ведь и не крымский набег на засечную — оборонительную — линию начались.

Пригубив лишь кувшин холодного кваска, воевода думал о предстоящей войне, искоса посматривая за долгожданного вестника. Тот как бы читал ход мыслей главного московского военачальника. И, сидя за трапезой, впервые не торопил себя с той тяжкой для памяти минуты, когда перед уходом из корчмы закрыл собственной рукой померкшие очи товарища.

Степенно утолив голод, Кузьма Новгородец встал из-за стола, поклонился красному углу, где маленькая лампадка таинственно высвечивала лики святых с древних икон. Затем отдал земной поклон князю. И стал рассказывать: что видел, что слышал, что додумал сам. Говорил не торопясь, чтобы не упустить чего-нибудь.

Многое из того, что поведал сотник, воевода уже знал от других разведчиков. Всерьез встревожило то, что зачастили в Вильно гости из далекого Рима. Что все настойчивей стали требовать при великокняжеском дворе перехода великой княгини в католическую веру. Что все больше гонцов от магистра Ливонского ордена и комтура Кенигсберга появлялось в замке Александра Казимировича.

Выслушав Новгородца до конца, местами уточняя что-то в его рассказе, Даниил Васильевич, хоть и был рода боярского, спросил удачливого разведчика:

— А сам-то что думаешь о нонешней Литве? Чему быть в этом году? Дело к лету идет, дороги просыхают.

Кузьма вопроса как бы ждал. Ответил с поклоном:

— Быть большому походу, князь Даниил Васильевич. Православным все труднее жить и веровать в Великой Литве. Все больше людей к Москве тянутся. Упредим союз князя Александра с ливонцами — будут и земли возвращенные. С победой над литвинами и крымский хан посчитается, и орден земли псковские да новгородские год, а то и другой, не потревожит…

Боярин Щеня рода Патрикеевых малость схитрил, чуть припоздав во дворец к великому князю московскому. Из того опоздания были для него выгоды. Иван Васильевич сердиться за то сегодня не будет — знал с утра о прибывшем разведчике, о том, что засиделся тот у воеводы. Пусть другие бояре лишний раз увидят, кто в почете ныне на Москве.

Иван III хитрость полководца раскусил сразу — сам был хитрее многих. Сердиться для пользы дела не стал. Знал, что тому надо хорошо продумать, что и как сказать в боярском кругу.

Пока ожидался приезд Щени, Иван Васильевич со сдержанной улыбкой — хранить свои чувства мог как никто другой — говаривал за столом ближним боярам:

— Князя Щеню я люблю. Велик сей муж, и умен, и дороден, и верен Москве, и воинскою доблестью украшен — всем взял…

Бояре слушали молча и только головами кивали: да, великий князь, все так оно и есть. А про себя каждый из них подумывал иное — и в наших родах в больших воеводах ходили. Не одни Патрикеевы Русь обороняли да земли к Москве присоединяли. И мы за победами с дедовским оружием в походы хаживали, на приступы крепостей шли. Славу великим князьям добывали, а отцовскому роду — честь.