Туликов натянул на лицо маску, поудобней пристроил загубник, нырнул и обмер от невиданной красоты подводного мира. Кораллы самых разнообразных форм — ажурные, шарообразные, блюдцевидные, раскинувшиеся легкими веерами, а то и массивные, испещренные лабиринтом извилин. Золотистые рыбка скользили меж зыбких щупалец бледно-фиолетовых анемон. Черные ежи топырились тонкими длинными иглами. Среди водорослей весело кувыркались морские коньки. Порхали полосатые рыбы-бабочки, склевывая кораллы тонкими клювиками. Неожиданно выскакивали сплющенные с боков морские окуни, черно-бархатные губаны, голубые морские караси. Откуда-то появилась вдруг колючая рыба-шар, плывущая вниз головой и кверху брюхом. Туликов решил, что рыба гибнет, и протянул к ней нож, но она с необыкновенным проворством юркнула в сторону и пропала в черных, зеленых, красных зарослях.
Туликов вынырнул, глотнул воздух и огляделся, На берегу что-то случилось: старший лейтенант Сурков у теодолита махал рукой, кого-то звал, один из матросов торопливо надевал рубашку, другой бежал за палатки, где был движок. Туликов изо всех сил заспешил к берегу и, как был в трусах, побежал к теодолиту. Возле Суркова, сидевшего с плотно закрытыми глазами, топтался лейтенант Гиатулин, просовывая руки в рукава рубашки (в тени палатки все отдыхали, раздевшись до трусов), он заглядывал в окуляр теодолита.
— Не вижу! Корабль не вижу! — повторял Сурков. — Передайте по радио: не вижу!..
— Погоди передавать, разберемся, — говорил Гиатулин. Он хмурился и вытирал слезы: море сияло как зеркало, слепило.
— Передай. Нельзя, чтобы они думали, что мы их видим.
Туликов знал, что угловые величины, переданные отсюда по радио, принимал на тральщике капитан-лейтенант Колодов, который и производил нужные вычисления, поступающие потом к рулевому в виде команд.
Гиатулин протирал глаза и все всматривался в белое марево, стараясь разглядеть темную точку корабля.
— Должны увидеть! — зазвенел в наушниках голос Колодова. — Смотри внимательнее.
— Товарищ старший лейтенант, — донеслось из-за палаток. — Киреев упал. Солнечный удар!
— Оставайтесь тут, я пойду помогу, — сказал Туликов. В одних трусах он побежал в палатку.
— Голову накройте! — крикнул Сурков.
Моторист, старший матрос Киреев, лежал навзничь на раскаленном песке, и возле него уже суетились два матроса и старшина 1-й статьи Светин, которого все называли гарнизонным доктором, поскольку он имел некоторую санитарную подготовку. Бледное лицо Киреева странно сливалось с белым песком.
Туликов крякнул, поднимая матроса, и согнулся от неожиданной боли. Светин, крепкий, кряжистый, перехватил обмякшее тело матроса и понес его к берегу, к воде.
— Брезент несите! — властно приказал он. — Да корреспондента оденьте. А то придется двоих откачивать.
Кто-то надел на голову Туликова пилотку, накинул на плечи распашонку.
На берегу матросы держали брезент, создавая тень. В тени, по грудь в воде, сидел старшина Светин и держал Киреева так, чтобы у него только лицо было над поверхностью воды.
Туликову стало не по себе. Он прошел в палатку и лег на раскладушку, с беспокойством прислушиваясь к пульсирующей боли в животе. От теодолита доносились радостно четкие доклады лейтенанта Гиатулина, должно быть, все же разглядевшего корабль.
В палатку внесли Киреева, положили на соседнюю раскладушку. Все еще смертельно бледный, ослабевший, он виновато улыбался, пытаясь подняться. Светин погрозил ему пальцем и принялся ощупывать живот Туликова.
— Может, отравление, — сказал он, — а может, и аппендицит. Тут врачу надо бы глядеть, не мне. Скоро вертолет воду привезет, с ним улетите.
Видно, он задремал, потому что вдруг услышал настойчивый беспокойный голос матроса:
— Товарищ капитан третьего ранга? Слышите? Вроде бы дождь собирается.
Дождь! Какой может быть дождь в этой пустыне!
Издалека донесся низкий утробный грохот, но это могло быть раскатом очередного взрыва.
— Надо же — туча! — сказал кто-то за палаткой. — Я думал, тучу тут можно только во сне увидеть, а она — вот она.
На тучу следовало поглядеть. Осторожно, прислушиваясь к себе, Туликов поднялся и вышел из палатки.
Над горизонтом висели темно-багровые пятна, словно кто-то заляпал синюю даль грязными пальцами. Пятна быстро увеличивались, темнели, сливались вместе.
— Пыльная буря идет! Крепить палатки! — крикнул сидевший у теодолита с наушниками на голове старший лейтенант Сурков.
Загудел голосами казавшийся уснувшим координационный пост. Люди потащили в палатки все, что находилось снаружи. Полы палаток были опущены, накрепко привязаны к кольям, вбитым в песок. Движок еще работал, но было приготовлено все, чтобы в последний момент наглухо затянуть его брезентом. А Сурков все еще сидел у теодолита, взглядывал на быстро темневшее небо и снова приникал к окуляру. Все делалось без него, все знали: командир будет у теодолита до последнего момента, когда стена пыли совсем закроет даль.
А в небе творилось что-то грозное. Остров и море словно попали в огромную бутылку, заполненную клубами красного дыма.