Военные приключения. Выпуск 5

— Это печать великого золотоордынского хана, — прошептал Векша. — Ее он ставит на личные послания. — От внезапно пришедшей в голову догадки в глазах боярина мелькнул ужас. — Значит, эту печать ты сорвал с ханской грамоты? Выходит, твои разбойники перебили посольство самого Мамая?

— Боярин, для нас все татары одинаковы, будь он самый знатный бей или последний ханский нукер, — беспечно заявил Дорош. — У нас с ними со всеми один разговор…

У Векши, только сейчас полностью осмыслившего все услышанное, зашевелились на голове волосы.

— Неужто у тебя и Мамаева грамота? О Боже, он вырезал ханское посольство, завладел грамотой и после этого является в мой дом, — схватился Векша за голову. — Да что подумает обо мне великий князь, если узнает?

— Боярин, не будь бабой, — засмеялся атаман, беря из рук Векши печать со шнуром и снова суя их за пояс. Чего страшишься? Не ты побил ордынцев, а я, не тебе ответ держать за это, а мне. Посему не хнычь, а выслушай, что я дальше скажу.

— Дальше? — изумился Векша. — Неужто думаешь, что стану слушать тебя и дальше?

— Будешь, боярин, поскольку выгоду от моих слов будем иметь мы оба. И не знаю, кто из нас большую.

Векша перестал причитать.

— Выгоду? Ничего подобного покуда не вижу. А вот великокняжеский гнев за связь с тобой на собственную голову накликать могу.

— Выгода наша, боярин, вот в чем. У нас, ватажников, такой закон: как завладели добычей, валим всю в общий котел и делим на всех по-братски. Досталась мне при дележке добычи, захваченной при ханской сотне, эта кольчуга. — Дорош ударил себя кулаком в грудь, которую обтягивала тонкая, венецианской работы кольчуга с серебристым отливом. — Богатая вещь, знатная, с ихнего бея сняли. Под такой доспех и конь добрый нужен, и шелом достойный. Загрустил было я, а тут мне грамоту сию приносят. Сорвал с нее печать, глянул на письмена и хотел было в костер ее за ненадобностью бросить. И вдруг на меня снизошло: ведь кому-то эта грамота писана, значит, кому-то нужна. А ежели следует она из Орды, то, может, ждет ее сам Ягайло-литвин? Так почему бы мне, грешному, не сотворить людям доброе дело? Надобно же и о душе своей думать…

Векша от волнения зажал бороду в кулак, его глазки радостно заблестели.

— Правду молвишь, атаман, сущую правду. Люди мы все, христиане, и добро должны человекам творить. Зачем быть собакой на сене? Сам не ам и другому не дам.

— И я тогда подумал об этом, — продолжал Дорош. — И сразу вспомнил тебя. У кого табуны лучше, чем у боярина Векши? Знаю сие не с чужих слов, а сам пас их. Да и шеломов боярину не занимать, полно их у него разных и на любой вкус. Поразмыслил я и надумал повидаться с тобой, обговорить и решить дело с грамотой полюбовно и по-христиански. Хочешь меняться товар на товар — давай. Не желаешь — сыщу другого покупателя не хуже тебя. Вот весь мой сказ.

Сделав вид, что раздумывает над предложением Дороша, Векша какое-то время молчал, задумчиво уставившись на носки своих сапог.

— Хорошо, атаман, допустим, возьму я у тебя грамоту, а что скажу, ежели ответ придется держать, откуда она у меня? Ведь Мамай не мне ее вручал, а гонцу, который ныне порубанный в степи валяется. Большая кровь на этой грамоте.

— Что хочешь, то и говори, — спокойно ответил Дорош. — Какое мне дело до твоих слов? Я отбил грамоту у татарского гонца, точно так ты можешь отбить ее у меня. Кто проверит? Не я же явлюсь к князю Ягайле уличать тебя во лжи?

Векша, решившись, рубанул рукой воздух.

— Уговорил, атаман. Давай грамоту.

Дорош рассмеялся.

— Не рановато, боярин? Когда будут конь и шелом, тогда получишь и грамоту. У нас с тобой дело без обмана, по-честному. Как и подобает быть промеж старых друзей.

— Пусть будет по-твоему, атаман. Позволь лишь взглянуть на грамоту. Удостовериться, что не обманываешь меня.

— Э нет, боярин, — лукаво усмехнулся Дорош. — Лучше сделаем так, назначай место и время, где завтра встретимся, там и получишь ханское послание, а с собой вели прихватить белого аргамака, коего я вчера под твоим Николаем видел. И привози аланский шелом с бармицей, что в углу стоит. А заодно прихвати и вон ту саблю. — Взгляд Дороша уперся в большой персидский ковер, висевший на стене позади Векши, на котором были развешаны сабли и мечи, шестоперы и булавы, боевые топоры и кинжалы.

— Какую еще саблю? — спросил Векша, поворачиваясь к ковру и стараясь проследить за взглядом Дороша.

— Ту, косожскую, что с чернью по ножнам. Люблю тонкую работу, особливо по серебру, — простодушно признался Дорош. — Да и клинок должен быть неплохой. Я их встречал и знаю: надежен, легок, остер. Как раз для моей руки.

— Послушай, атаман, но договор был только о коне и шеломе, — запротестовал Векша. — Ты мне ханскую грамоту, я тебе — белого аргамака и аланский шелом с бармицей.