Военные приключения. Выпуск 5

— И саблю в серебряных ножнах с чернью, — упрямо повторил Дорош. — Станешь торговаться, уйду и сыщу другого покупателя, а заодно скажу ему что вначале предлагал грамоту тебе, а ты пожалел за нее саблю дать. Пускай великий князь Ягайло знает, как ты о благе Литвы печешься и что его милость и расположение к себе дешевле какой-то сабли ценишь. Ну как, боярин, даешь саблю в придачу? — прищурился Дорош.

— Ладно, бери, — потускневшим голосом ответил Векша. — Для тебя мне ничего не жалко.

— Тогда добро, боярин, — расцвел Дорош. — Говори, где и когда завтра встречаемся?

— У старого дуба на поляне. Надеюсь, то место еще не забыл?

— Помню, боярин. В полдень с двумя хлопцами буду тебя там ждать. До встречи.

Развернувшись, Дорош неторопливо направился к выходу из светлицы. Ударом сапога распахнул дверь, прошел между двумя парами боярских челядников, неподвижно стоявших по ее сторонам. Едва замер шум его шагов, ковер с оружием, висевший позади Векши, зашевелился. Из маленькой ниши в стене, которую он скрывал, в комнату шагнул старший сын боярина, Николай.

— Слышал? — спросил его Векша.

— До единого слова. Хотя, откровенно говоря, с большим удовольствием услышал бы твой сигнал, чтобы разделаться с этим разбойником.

— Потерпи. Степной атаман может сослужить нам вначале неплохую службу.

По губам сына пробежала презрительная усмешка.

— Ты на самом деле веришь в его сказку о ханской грамоте?

— Я собственными глазами видел и своими руками держал печать великого золотоордынского хана. Так что ошибиться я не мог никак.

— Печать еще не грамота, — назидательно заметил Николай.

— Верно, поэтому завтра я и встречаюсь с Дорошем. Если у него действительно грамота Мамая, я не пожалею за нее целого табуна, а не только твоего аргамака.

— Думаешь, это грамота, которую сейчас так ждет из Орды великий князь Ягайло?

— Уверен в этом. Судя по рассказу Дороша, речь идет о ханском посольстве, которое на днях бесследно сгинуло в степи. Печать подтверждает его слова.

— Тебе видней. Скажи, ты на самом деле собираешься отдать атаману моего лучшего скакуна? — нахмурился Николай.

— Я отдал бы ему даже своего… Пока не получил бы из его рук грамоты, — хихикнул Векша.

Сын понимающе улыбнулся.

— Ты прав, отец. Этого человека нельзя отпускать живым. Если получим от него ханскую грамоту он будет ненужным свидетелем того, каким образом она очутилась в наших руках. К тому же его труп лучше всяких слов докажет, что мы отбили грамоту у степного разбойника в бою, рискуя жизнью, а не обменяли ее.

— Он должен умереть, даже если у него ничего нет, — с металлом в голосе произнес Векша. — Это мой и твой враг, недруг всей нашей семьи. Чтобы спокойно жили мы, не должно быть его.

— Завтра он навсегда останется на поляне, где собирается встретиться с тобой, — твердо сказал Николай. — Имеется у него грамота или нет, это будет последний день его жизни.

— Будь осторожен. Я знаю казаков, их не так просто обхитрить, а в бою с ними лучше не встречаться.

— Я отправлюсь на поляну еще затемно и обоснуюсь там с вольными задолго до прибытия Дороша. Я вовсе не собираюсь рисковать.

— С богом, сын…

Боярин Векша прибыл на поляну ровно в полдень. Рядом с ним восседали на огромных конях два великана-телохранителя, закованные в доспехи и с копьями поперек седла. Сам боярин тоже был в кольчуге и шлеме, его левое плечо прикрывалось щитом. Один из сопровождавших Векшу воинов держал в поводу красивого, золотистой масти иноходца, на седле которого были прикреплены затребованные Дорошем шлем и сабля.

Атаман и два его спутника уже ждали боярина. Их вид был вполне мирным и дружелюбным и не вызвал у Векши никаких подозрений. Пока Дорош любовался конем и вертел в руках шлем и саблю, боярин с любопытством рассматривал его спутников. Он многое слышал о воинственных и свободолюбивых выходцах из русских земель, бежавших от княжеского и боярского гнета в пограничные с Ордой степи и живущих там своими ватагами и станицами. Он несколько раз встречал в походах их быстрые, неуловимые конные отряды, в мгновение ока исчезавшие в степи. Однако видеть казаков так близко, лицом к лицу ему приходилось впервые.

Сейчас, глядя на их суровые, обветренные и обожженные солнцем лица, на сухощавые, мускулистые фигуры, на легкую пружинистую посадку в седлах, боярин ощутил в сердце неприятный холодок Вот они какие, казаки. Те, что своим существованием заставляли теплиться в душе каждого смерда и холопа извечную мечту о воле.