Военные приключения. Выпуск 5

«Вы спрашиваете, где я держу деньги. Об этом нечего журиться, бо их нет, — бросаются в глаза, видимо, подчеркнутые отцом строчки в одном из первых писем откуда-то из Латинской Америки. — Спрашиваете, обеспечен ли я чем-нибудь, случись в море несчастье. То я вам отвечаю, что нет. Потому что за это обеспечение надо платить из своего жалованья. Дело обстоит так: если пароход утонет, кто останется живой, получит жалованье за два месяца и одежду».

«До сих пор не могу найти работу, — сообщает Побережник из Неаполя. — Здесь и вообще везде стало очень трудно. С каждым днем все хуже и хуже. Но хуже, чем в Италии и Германии, нет нигде».

«Вы пишете, что у вас пала одна власть и ее место заняла другая, — отвечает он из Антверпена на письмо отца. — Это явный обман, чтобы затмить населению глаза. В сущности, ни рабочим, ни крестьянам легче не станет до тех пор, пока в стране не будет правительства, которое не на словах, а на деле начнет защищать их интересы».

«Я еще не работаю и не предвидится. Продолжаю быть здесь на нелегальном положении», — извещает он родных из Парижа.

Потом, когда я слушал воспоминания Семена Яковлевича, то подумал, что не одну, а несколько жизней, совершенно непохожих друг на друга, прожил этот седой человек с орлиным профилем. Первая прошла здесь, в украинском селе Клишковцы, где мальчишкой он сопровождал отца-лесника в обходах по солнечным дубравам, в земско-приходской школе познакомился с Пушкиным, Шевченко, Гоголем, а в октябре семнадцатого года видел, как за околицей румынские каратели расстреливали восставших клишковецких крестьян.

Вторая жизнь началась в 1927 году, когда, спасаясь от призыва в румынскую армию, Семен Побережник тайком от властей подался за океан. Неприветливо встретили в провинции Альберта, житнице канадского Запада, буковинского парня, умевшего лишь «пахать, сеять да за лошадьми смотреть». Перебивался случайными заработками: батрачил, был подсобником на стройке, мойщиком машин.

«Здесь так же, как в нашей Бессарабии, тяжело жить простому человеку, — писал Семен на родину. — Доллар тут хозяин. А добыть его рабочему человеку не так-то легко».

В ответ получил от отца письмо с адресом родственника, устроившегося в США в городе Детройте.

«Почему бы, в самом деле, не двинуться туда?» — подумал Побережник и пустился в дальний путь чуть ли не через всю страну. Со многими приключениями, «зайцем» на товарняке, а то и пешком, добрался он до автомобильной «столицы», разыскал этого родственника, и тот помог устроиться к «самому Форду»… чернорабочим в литейный цех.

Первое время буковинец очень страдал от одиночества, от того, что на него смотрели словно на ковш или опоку с формовочной землей. Объяснялись односложными командами да жестами: «Подай! Убери! Отнеси!» Но постепенно Семен убедился, что и здесь есть душевные люди, что не каждый сам по себе. Нашелся в литейном цехе американец по имени Адамс, знавший русский язык, который побывал на Украине, работал там в кооперативе.

— Не знаю почему, но он вызвал у меня доверие, — вспоминает Побережник. — Я рассказал, как очутился за океаном; признался, что чувствую себя на заводе никому не нужным чужаком. Адамс познакомил меня с другими рабочими, учил языку, словом, помогал освоиться в непривычной обстановке. Да и литейщики вскоре перестали сторониться новичка. Однажды ко мне подошел горновой и шепнул, чтобы я зашел в кладовую за инструментами. Я еще удивился: «Чего это он шепчется?» А в кладовой вместо инструмента дали пачку листовок, чтобы я незаметно распространил их в литейном и в соседних цехах. Ничего особо крамольного в них не было, просто требования к администрации: ввести восьмичасовой рабочий день, не снижать расценки, не увольнять рабочих, чтобы взять на их место других за меньшую плату.