— Я — ваш «респонсабль», старший группы. До Фигероса, пока не перейдем границу, прошу выполнять все мои указания. Меня зовут Семен Чебан.
— Неужели в Испании не хватает своих поваров? — притворно удивился юноша у окна в бельгийской блузе на «молнии».
— Повар — в прошлом. Теперь, как и вы, — волонтер, — не принял шутки Чебан. Он отвечал за доставку всей группы и считал, что нужно уже сейчас привыкать к воинской дисциплине.
— Почти сутки тащился наш почтовик до Перпиньяна, куда прибыли уже под вечер. На всякий случай из вагона выходили поодиночке и, делая вид, что незнакомы между собой, направились по длинному перрону к зданию вокзала. Я шел впереди с двумя свертками в руках — вещественный пароль, по которому меня должен был опознать встречающий. В то время отправка добровольцев в Испанию происходила с соблюдением всех правил конспирации, но к этому за то время, что находился на нелегальном положении, я давно привык, — объясняет столь странный ритуал Семен Яковлевич. — После обмена условными фразами с каким-то невзрачным пареньком, подошедшим ко мне, все так же, цепочкой, мы направились за ним в город. На одной из окраинных улочек сопровождающий приостановился, едва слышно шепнул: «Ждите здесь. Никому не отлучаться. За вами придут» — и тут же исчез.
Ждать пришлось целый вечер. Лишь когда совсем стемнело, появился новый проводник и приказал идти за ним. «Соблюдать полную тишину! Не разговаривать, не кашлять, не курить!» — предупредил он. Следуя за немногословным провожатым, мы вышли из города а стали подниматься по каменистой дороге в горы. Мне этот ночной марш напомнил мои переходы бельгийско-французской границы, с той только разницей, что здесь вел проводник, а впереди была определенная цель. Все уже порядком устали, хотелось пить, но о привале никто даже не заикался. Наконец, далеко за полночь мы вышли к какому-то домику, где ждал старый, разбитый автобус. Это была уже долгожданная Испания.
В Альбасете, где формировалась Двенадцатая интербригада, меня зачислили в автороту водителем санитарной машины, — продолжает свой рассказ Побережник. — Конечно, хотелось взять винтовку и идти в бой, но в армии приказы не обсуждаются. Впрочем, как только нас отправили на фронт, я быстро убедился, что работа у меня отнюдь не тыловая. За ранеными подъезжали к самому переднему краю, поэтому, случалось, попадали в такие переплеты… Под Мадридом, например, нашу «санитарку» изрешетили из пулемета, пришлось отдать ее в ремонт…
Но не только за баранкой воевал волонтер Семей Чебан.
Осенью 1936 года в республиканскую армию стали поступать советские танки Т-26. Получила их и Двенадцатая интербригада. Но танков было мало, поэтому командование отдало приказ — не оставлять на поле боя ни одной подбитой машины, во что бы то ни стало эвакуировать их. А тут, как назло, во время атаки у Т-26 снарядом перебило гусеницу, и он, размотав за собой длинную стальную ленту, застыл на ничейной земле. Франкисты пристрелялись по нему из пулеметов и не давали подойти к подбитой машине. Из-за сильного огня экипаж тоже не мог носа высунуть, но и противнику приблизиться не позволял: с десяток трупов лежали перед танком. На случай, если кончится боекомплект, все время были наготове интербригадовские снайперы. И все же положение оставалось критическим.
Прошло почти двое суток, когда в расположение батальона приехал за ранеными Чебан. От них он узнал об осажденном танке и сразу загорелся мыслью попытаться спасти его. Чтобы обмануть противника, он попросил командира танковой роты Родригеса ближе к рассвету начать поочередно запускать танковые моторы. Франкисты решат, что с утра интербригадовцы пойдут в атаку, будут готовиться к ее отражению, внимание к подбитому танку у них наверняка ослабнет.
— Когда чуть-чуть забрезжило и в тишине застреляли выхлопы танковых моторов, я вылез из окопа, — вспоминает Побережник. — Немного подождал. Пулеметы молчат. Тогда я по-пластунски пополз к поврежденной машине. Пока добирался до нее, меня, к счастью, не обнаружили. А вот как дать о себе знать? Стучать по моторной части? Могут не услышать. Подобраться сбоку к боевому отсеку? Опасно. Если франкисты заметят, начнут поливать из пулеметов. И ребят не выручу, и сам погибну. Кое-как протиснулся под днище, тихонько постучал. Никто не откликается. Постучал сильнее: «Я — свой! Спите, ребята? Есть кто живой?»
Слышу, в танке зашевелились, но молчат. Видимо, опасаются, не провокация ли это, не хотят ли их хитростью выманить. Чтобы убедить танкистов, назвал фамилию Родригеса, а заодно и свою. Наконец они осторожно открыли люк и один за другим выскользнули из своей стальной мышеловки. Обратно доползли тоже незамеченными. Нам повезло: днем франкисты к танку больше не совались, а на следующую ночь вытянули его тягачом на длинном тросе.
Как говорится, аппетит приходит во время еды, — смеется Семен Яковлевич. — Вскоре я так наловчился в этом деле, что меня начали всерьез считать специалистом по эвакуации с поля боя поврежденной техники…