Военные приключения. Выпуск 5

В дореволюционном флоте морское офицерство было своеобразной кастой со всеми ее положительными и отрицательными сторонами. Изучая генеалогию, я прослеживаю судьбы целых династий морских офицеров. Чичаговы, Головины, Крузенштерны, Кроуны, Панафидины из поколения в поколение служили Родине на морях. И это мне кажется чрезвычайно ценным, ибо рождает фамильную гордость в лучшем смысле этого слова, заставляет заботиться о чести офицерского звания и собственного имени. Очень хорошо, что в Советской Армии и на Флоте начинают появляться подобные династии. За примерами далеко ходить не надо, почти каждый из нас мог бы их привести. Я же лично знаю их множество. Взять хотя бы того же Николая Юрьевича Авраамова — бывшего начальника нашей школы юнг. Офицер царского флота, перешедший на сторону Советской власти, он с честью служил на морях, выпустил еще до войны учебник по морской практике, по которому училось несколько поколений офицеров. Его сын Георгий, с которым меня связывает давняя дружба, пошел по стопам отца. Сейчас он вице-адмирал, начальник одного из училищ. Внук Авраамова тоже пошел по стезе отца и деда. И, думаю, стремится стать, как и отец, адмиралом. И в этом стремлении нет ничего зазорного. Напротив, честолюбие — необходимое качество военного человека, ибо способствует его развитию, заставляет его не стоять на месте, совершенствоваться, достигать каких-то новых высот. В самом слове «карьера» я не вижу ничего оскорбительного для офицера, но лишь в том случае, если это не самоцель и достигается ради дела, а не ради личных выгод.

Размышляя о традициях нашего флота, я беспокоюсь вот о чем: не произошла ли сегодня, некая обезличка, ведущая к потере гордости за свой корабль. Раньше в одном и том же дивизионе каждый боевой корабль имел свои традиции. Пусть даже корабль незначительный, но на ленточках матросской бескозырки обязательно была надпись с его названием. Вот знаменитый матрос Дыбенко, служивший на тральщиках, — у него на ленточках стояло «Ща». Он ходил и этим «Ща» гордился.

Помню, с какой гордостью вышагивал я по городу, ощущая за своей спиной развеваемые ветром ленточки бескозырки, на которых золотом было выведена гордое слово «Грозный». Я был переполнен гордостью. Мальчишка, я безмерно уважал себя и знал, что меня тоже уважают.

А сегодня — идет матрос, а у него на ленточках, к примеру, «Балтийский флот». А может, он на берегу кладовщиком работает? А вот если бы у него стояло — «Гордый», «Неукротимый», «Свирепый», он бы прежде всего сам себя по-иному чувствовал. Думаю, что обезличка здесь недопустима. Необходимо всячески воспитывать и культивировать чувство гордости за свой корабль.

В каждом человеке заложена доля романтики. И нигде она, пожалуй, так не нужна, как в военном деле. Ведь, по сути дела, летчики, моряки, танкисты, десантники, пехотинцы — это романтики. И очень плохо, если командир будет пытаться эту черту в своих подчиненных подавить и приземлить. Напротив, ее всячески необходимо выявлять и развивать с первого дня службы. И даже раньше. Уже в военкоматах необходим строгий и точный отбор юношей в различные рода войск с учетом склонностей, желаний и интересов. Какой-нибудь допризывник из деревни, который и моря-то в глаза не видел, может быть, мечтает стать моряком, стремится на флот. Как когда-то мечтал об этом в глуши тамбовских лесов юный Ушаков, ставший впоследствии знаменитым адмиралом Ушаковым. Такое возможно? Необходимо учитывать желание молодого человека, тогда он не будет на протяжении всей службы думать о чемодане, который пора складывать.

Или бывают такие случаи: мечтает человек попасть в авиацию, а ему говорят — не годен, у тебя, мол, одна сотая процента зрения нарушена. Да бог с ним, с этим глазом. И с переломанным позвоночником люди летали, без обеих ног возвращались в авиацию. Главное здесь — одержимость, любовь к своему делу, к своей профессии.

Говорю об этом так определенно, потому что со мной произошло нечто подобное. Я был зачислен на корабль рулевым-сигнальщиком. Постоял вахту, другую. Вижу, чувствую — плохо веду корабль, хотя и сдал все экзамены на «отлично». А мой приятель, Коля Ложкин, троечник, взял штурвал и повел корабль как по писаному, любо-дорого глядеть. Меня же потянуло к гирокомпасам. Офицеры наши были людьми понимающими и, учитывая мое желание, перевели меня с мостика на днище, в гиропост. И стал я в результате неплохим специалистом, командиром боевого поста. А Коля Ложкин — прекрасным рулевым, старшиной на мостике.

Говорят, техника бездушна. Но она тем не менее способна вдохновлять человека. Я верю в дружбу человека с техникой. Мне в жизни приходилось много плакать. Приходилось, сознаюсь. Но рыдал я, по-настоящему рыдал, бурно, когда после Победы, в Кольском заливе, я должен был прощаться с эсминцем и своим гирокомпасом. Даю честное слово, я обнял гирокомпас, как родимую матушку обнимают, плакал, убивался. А казалось бы — бездушная техника, но она спаялась, срослась со мной. А на современном флоте такая связь человека с техникой особенно важна.