Военные приключения. Выпуск 6

Собрались еще засветло. В сумерках, когда дальние, занятые немцами, холмы утонули во мгле, они протащили жестяные рупора по знакомому ходу сообщения. Начальник штаба батальона выделил в прикрытие еще двух бойцов и, когда тьма совсем залила нейтралку, перенесли свое громкоговорящее имущество в указанный окоп. Он был тесен: Преловский с Шарановичем вдвоем еле в нем поместились. Ну да в этом не было никакой беды, поскольку рупора устанавливались в стороне, метрах в тридцати, справа и слева, а Рогов с двумя бойцами залегли впереди.

Все было спокойно. Время от времени вскидывались ракеты, коротко взлаивали пулеметы, изредка, то там то тут, сухо стучали винтовочные выстрелы — обычная перекличка переднего края. Преловский посмотрел на часы: светящиеся стрелки показывали половину десятого. Он сунул часы в карман шинели и взялся за микрофон, для проверки постучал по нему. Бум, бум! — отозвались жестяные рупора.

— Ахтунг, ахтунг! — сказал он и прислушался. И вся передовая, казалось, прислушалась — ни ракеты, ни выстрела, — мертвая тишина и непроглядная тьма, какая бывает только в такие вот безлунные сырые ночи.

Он передал микрофон Шарановичу и тот сразу, без какой-либо паузы, четким и ясным дикторским голосом, в котором были уверенность, даже, казалось Преловскому, высокомерная назидательность, голосом, которому завидовали все в отделении, начал перечислять цифры огромных потерь немцев под Москвой.

— Только за три недели конца ноября и начала декабря, до начала решительного наступления советских армий, немецкие войска потеряли под Москвой до полутора тысяч танков, до тысячи орудий и минометов, пять с половиной тысяч автомашин, восемьдесят пять тысяч солдат и офицеров только убитыми…

Близкий разрыв мины оглушил. Вразброс, то далеко, то близко, взорвались еще несколько мин, зачастили пулеметы, угольками заскользили во тьме трассирующие пули.

— Не нравится, — со спокойной брезгливостью сказал Шаранович. И, уловив паузу, крикнул в микрофон: — Немецкие солдаты! Хорошо ли вы нас слышите? Если да, то дайте трассу вверх.

Это не было предусмотрено передачей, но это было интересно: откликнутся ли? Несколько трасс косо скользнули к тучам. Но одновременно усилился огонь, пули вжикали над бруствером, смачно хлестали мокрую землю.

Когда стрельба поутихла, Шаранович постучал пальцем по микрофону. Услышав знакомое «бум, бум!», опять быстро заговорил. Теперь он перечислял потери немцев под Москвой во время советского наступления, говорил об освобожденных городах и селах, о сотнях километров снежных дорог, усеянных разбитой техникой, трупами убитых и замерзших немецких солдат…

Все повторилось. Передовая затихла, слушала, потом стали рваться мины, к ним добавились тяжелые удары артиллерийских снарядов. Затем запрыгали огненные вспышки разрывов в глубине немецкой обороны, — открыла ответный огонь наша артиллерия. Казалось, ожила вся передовая. Стенки окопа мелко подрагивали, сверху летели камни, сыпался черный, перемешанный с землей, снег.

— Ничего-о! — со странной злой радостью кричал Шаранович, притиснувшись к Преловскому на дне окопа. — Нас не убьешь. Стреляй не стреляй — будет великий Израиль! Мы возьмем свое! Все будут у нас слугами, все!..

Преловский отталкивал его и не мог оттолкнуть: то ли окоп был слишком тесен, то ли Шаранович слишком тяжел.

И вдруг стало легко. В первый миг Преловский подумал, что Шаранович зачем-то поднялся в рост. Он начал разгибаться, чтобы посмотреть, что случилось, но какая-то сила внезапно выдернула его из окопа.

Последнее, что он увидел, была ярко высвеченная ракетами, хорошо знакомая фигура разведчика Рогова, почему-то летящая над землей, и целый сноп трасс, упирающихся ему в грудь.

Затем кроваво вспыхнуло перед глазами, и упала тьма. Опоминаясь на мгновения, он понимал, что его несут — частые толчки болью отдавались во всем теле, — слышалась немецкая речь, чувствовался запах пыли, мокрых шинелей, дешевого немецкого солдатского одеколона. Хотелось кричать, но рот был забит, и воздуха для крика не хватало. Дернулся, пытаясь освободиться, но снова всплеснулся огонь перед глазами, и все провалилось во тьму, в бесчувствие.

* * *

На передовой, чем кромешнее тьма, тем лучше. Ракеты там позволяют ориентироваться, а когда они гаснут, тьма и вовсе схлопывается — иди хоть в рост. Снова ракета, снова огляделся — и так через всю нейтралку, изученную за дни наблюдений до последнего камня. А здесь, в глубоком немецком тылу, ни ракет, ни знакомых ориентиров, хоть руки вперед вытягивай и щупай ногой землю, как слепец, чтобы не разбить лоб о дерево или не свалиться с обрыва.

Как ни спешили разведчики, а все же пришлось остановиться. Хорошо еще, за день удалось отмахать изрядно, иначе бы не осталось и надежд выйти в указанный квадрат к сроку. А теперь надежда была. Во втором часу ночи взойдет луна, и хоть не видна она будет за тучами, а все подсветит.