Служба в Афгане заставила его мыслить, приучила анализировать, смотреть в глубь явлений, а не фактов. Он, как военный, пытался найти смысл в этой войне. Он рассуждал: война — это убийство, это боль, смерть, грязь. И тем не менее за нее награждают, дают звания, должности, идет день за три. Абсурд? Тысячу раз да. Но это если не смотреть, какая война. Для афганской, кроме как «необъявленная», определений пока не нашлось. Да, это была для нас не отечественная, но и тем более не захватническая, оккупационная, главные признаки которой — захват чужих территорий, материальных ценностей и людских ресурсов. Это была в не гражданская. Но какая же тогда?
Костя не мог докопаться до этого, зато знал другое: в этой войне мы не были высокомерны и пренебрежительны к тем, кому помогали. Более того, мы стали выполнять на ней самую черновую работу: ходили в атаки, рыли траншеи. Так чем советский солдат запятнал себя?
Правда, одно, с чем категорически не был согласен Верховодов, — это то, что в Афгане были те, кто не хотел бы здесь служить. Интернациональная помощь должна была быть только добровольной. Сюда должны были направлять солдат не строем, а тех, кто сделает сам шаг вперед. Тогда это интернационализм, тогда — по убеждению и от чистого сердца. Тогда было бы меньше воплей и соплей, как говорит Семей.
Старший лейтенант не знал, изменятся ли его взгляды в будущем на эти проблемы, но пока он думал так и только так. Это была не навязанная сверху точка зрения, но это не было и подстраивание под некоторые «сенсационные» публикации. Единственное, что чувствовал и не мог в себе заглушить, — это все–таки желание видеть больше хорошего, чем плохого, в афганских событиях. Желание доказать это хорошее. Может, потому, что это пока все рядом? Может, в самом деле потом, со стороны, анализ будет другой?
«Но пока так, и менять ничего в своих рассуждениях я бы не хотел», — подвел итог своим мыслям Верховодов и повернулся к Семену.
— Время сейчас будет интересное, Семен, — уже спокойнее, размереннее сказал Верховодов. — И разговоры об Афганистане сразу вряд ли стихнут. Наверняка лет через десять историки да наши с тобой дети будут искать — о чем мы думали, как оценивали события в Афгане, с какими мыслями возвращались. Лично я первое, что посоветовал бы им, — это не заниматься арифметикой плюсов и минусов. Нужен анализ, истоки и ответы на главные вопросы: для чего и зачем? А ошибки сами проявятся. Хорошо бы без них, да…
— Это как с женой: «И с ней плохо, и без нее никуда», — многозначительно покивал головой Горовойх.
— Знато–о–ок, — протянул, оглядев Семена, Верховодов. — Зато у нас с тобой как в анекдоте: мужики вначале говорят о политике, потом о бабах и спорте.
— Да я смотрю, мы им сейчас позанимаемся вдоволь практически, — подался вперед Горовойх.
За разговором они незаметно проскочили долину, втянулись в предгорье. «Урал» Угрюмова начал притормаживать, поджидая БТР. Это на знакомой или открытой трассе «ниточка» ходила по «верховодовскому» порядку. В иных же случаях вперед для разведки уходила «броня».
— Смотрите, какой красавец, — показал командиру Семен.
Слева, на склоне горы, застыл всадник. Вернее, всадник сидел ссутулившись, в нем угадывался старец, а вот конь — конь был красавец. И именно он застыл натянутой стрелой, гордо вскинув голову к вершине горы.
Но все красивое хорошо, если оно не опасно. Мысли же Верховодова занялись уходящим в ущелье «бэтром». Машина уходила вперед медленно, как бы на ощупь, как слепая, выискивая дорогу. Это не всадник…
В тот же миг Костю пронзило: у доброго коня — быстрые ноги. У быстрых ног — быстрая весть. Весть приносит конь, а не всадник, и поэтому…
Старший лейтенант даже перегнулся через опешившего Семена, выискивая взглядом всадника. Но склоны, конечно же, были пусты.
«Идиот, это надо же так расслабиться! — Костя сдобно в наказание застегнул в бушлате все пуговицы. — Да–а, товарищ старший лейтенант, если уж вы себе такое позволяете, то что говорить о солдатах».
Он скосил глаза на Семена. Тот, не понимая волнения командира, заерзал на сиденье, беспокойно оглядывая горы.
— Скорость, всем увеличить скорость, — вышел в связь, до боли в пальцах нажав тангенту, Верховодов
«Опередить всадника, опередить, куда бы он на ехал и кем бы ни был, поскачет он к Изатулле или к детям в детдом. Опередить. Тот, кто опережает события, становится хозяином положения. Он ставит точку или запятую, что понравится…»
— Скорость, — еще раз нажал тангенту Верховодов. — До кишлака семь километров.
Он представил, как водители, все до единого, бросили взгляд на спидометр, отмечая километраж. Так им будет легче, в дороге всегда легче, когда знаешь расстояние.
«А может, всадник — в самом деле простая случайность? Может, зря взвинтил ребят?»