Военные приключения. Выпуск 7

«А может, как–нибудь обойдется? Ведь были случаи, когда меняли и выкупали пленных. Надо только показать главарю, что я что–то значу… Или наоборот, что бестолочь, тупица, которого поменять или за которого получить деньги — за счастье».

Группа замедлила ход, и Рокотов, подняв голову, увидел из–за выступа несколько глинобитных домиков, разбросанных по седловине небольшого ущелья.

«Аисты» посовещались, послали в кишлак трех разведчиков. Рокотов, не дожидаясь разрешения, сел па камень. Конвоир резко дернул за стропу, но он не встал. Он вдруг понял: «черные аисты» — сами смертники, они сами ходят по острию бритвы, а он, пленник, собственность их хозяина. И еще неизвестно, будет ли он доволен избитым шурави…

Как ни странно, конвоир не только оставил Рокотова в покое, но и последовал его примеру. Расселись по камням и остальные, угрюмо поглядывая на кишлак. «Не мед вас там, однако, ждет», — подумал Рокотов. Откинулся на спину. Под руки попал острый камень, он хотел передвинуться, но тут же остановился. Прикрыв глаза, чтобы не выдать себя взглядом, начал осторожно тереть об острый выступ стропу. Что будет потом, он не знал, но знал другое: до тех пор пока у него связаны руки, о свободе мечтать нечего. А так — он рванет за выступ, он будет бежать, как никогда а жизни не бегал. Даже пусть лучше догонит пуля, чем пытки в плену.

Камень был небольшой, он выскальзывал, перевертывался. Рокотов осторожно подтягивался к нему, и во время одного из таких движений ему в шею уперся холодный ствол автомата. Потом его перевернули, ногой отбросили камень, проверили стропу. Нет, «духи» свою добычу просто так не упускают, они сами в заложниках и, поставленные между жизнью и смертью, напряженные и настороженные, они сами себе приговор подписывать не будут.

«Сейчас для порядка попинают ногами», — подумал, сжимаясь в комок, Рокотов. Но мятежники все разом заговорили, начали собираться. «Возвращается разведка», — с облегчением понял Рокотов и не ошибся.

— Вставай! — в третий раз повторил одно и то же слово молодой мятежник.

IV

Эх, чирикарская дорога — ровная как стрела.

Если бы не фугасы и мины, оставившие на тебе колдобины! Не снаряды и «эрэсы», отметившиеся своими ожогами! Не застывшая в напряжении «зеленка» — деревья, виноградники, пусть частично и вырубленные метров на сто пятьдесят от дороги. Да не развалины по обе стороны, тоже метров до ста необживаемые. Не зарытые по башни танки у перекрестков.

Хороша была бы ты тогда, дорога от Саланга до Кабула.

Верховодов снова ехал в первом «Урале». Водитель Петр Угрюмов оправдывал свою фамилию полностью. Старший лейтенант даже готов был сделать его фамилию двойной — Молчаливо–Угрюмов. Правда, отмечал про себя и другое: Петр легче всех переносил самые дальние перегоны. Словом, дорога и Угрюмов нашли себя, и если при Юрке Карине Петя ездил последним в колонне, то после Саланга Верховодов перегнал его «Урал» вперед.

«Бэтры» шли в середине «ниточки».

— Верховодов, порядок построения колонны? — всякий раз спрашивал на инструктаже комбат.

— «Бэтры» — в центре, — так же неизменно отвечал Костя.

Он рассуждал просто: если «духам» надо обстрелять колонну, они ее обстреляют при любом построении. Огонь же практически всегда ведется по головной и замыкающей машинам.

— Надо беречь тех, кто может нас спасти, — доказывал комбату старший лейтенант. — Если у меня выбьют «бэтры», колонну можно будет брать голыми руками. А пока у меня огонь боевых машин — я не просто буду, я смогу выполнять задачу.

Так и моталась по афганским дорогам Костина «ниточка», подчиняясь не тактике, а умозаключению своего старшего: сохрани того, кто охраняет тебя, и будешь жить.

Знал о своей доле первого и Юрка Карин. Да что знал — дважды ловил на себя мины. Одно мог дать ему старший лейтенант, кроме приказа на порядок следования, — сидеть рядом. После первого подрыва с Юркой получил Красную Звезду и разнос комбата. Когда второй раз легли с Юркой на медбатовские койки, командир прямо в палате так накричал на «экспериментатора», что дежурный врач попросил его выйти. — Мальчишка! — снимая прямо в палате халат, все равно бросил комбат напоследок.

Он был прав, их комбат. Прав тактически — конечно же, так быстрее можно потерять старшего колонны. Но ведь кроме тактики, кроме того, что «ниточка» — это боевая единица, есть и человеческие отношения, и законы коллектива. И в новый рейс, краснея под взглядом комбата, он все же опять полез в кабину первого «Урала», к Петру Угрюмову, заменившему на время лечения Карина. И не пожалел: именно тогда он впервые увидел улыбку на лице Угрюмова. А что нам еще надо в жизни, креме как слова — от молчаливого, улыбки — от хмурого, шага навстречу — от нерешительного. Ведь надоедает как раз болтовня пустозвонов, настырность наглых, презрительность самодовольных…

Чувствуя, что тепло кабины, мерный гул двигателя, тихое потрескивание включенной на прием рации и молчание водителя нагоняют дрему, старший лейтенант повернул голову к Петру:

— Ну, и как сегодня Саланг?

«Пожмет плечами и скажет «нормально», — попытался угадать Верховодов.