– Вы спасли мне жизнь, – быстро перебила его Лалелеланг, стараясь предупредить его дальнейшие неловкие фразы. У большинства людей для межличностных связей были только их неадекватные слова. Удивительно ещё, как при таких условиях они ещё ухитряются спариваться и продолжать род. Она заставила себя протянуть кончик правого крыла. Самец удивился и протянул руку, намереваясь схватить её мощными пальцами. Она вся напряглась, но он был осторожен и не сделал ей больно. Рука вернулась на место.
– Я просто пришёл сказать, что очень рад, что вам уже лучше. – В пальцах другой руки солдат сжимал форменную кепку. Она смотрела, а он взял кепку уже обеими руками и стал неловко мять её, будто не знал, что делать со своими конечностями. Такого рода непреднамеренная моторика часто встречалась у представителей Человечества. – Лейтенант сказала мне, что вы, вроде, профессор, и нас изучаете. – Он улыбнулся почти робко. – Мне не хотелось бы, чтобы вы составили обо мне какое-то там не правильное впечатление.
– На самом деле, я историк. И впечатление о вас у меня сложилось… в точности такое, какого я и ожидала.
Он явно почувствовал облегчение.
– Очень рад слышать. Эй, а что же, значит, я это… в какой-нибудь там учебник по истории попаду, или ещё чего?
– Может, и ещё чего, – непроизвольно пробормотала она.
– Моя фамилия – Кузька, – шепнул он, будто расставаясь с чем-то драгоценным и потаённым. – Кэ, у… Впрочем, вы же из вейсов, у вас проблем с правописанием не будет.
– Не должно быть.
– Михаил Кузька. Я живу на Четвёртой планете Токугавы.
– Запомню. У меня отличная память на имена.
– Да уж лучше наверняка, чем у меня. Я – что, я – пехота. – Лалелеланг узнала старинное земное слово, которым солдаты-мужчины любили называть себя. Истинное его значение трудно было угадать под наслоениями психологического подтекста, образовавшегося за тысячелетия непрекращающихся войн.
– Вы только поспокойнее теперь. Ведь вы, кана… вы, вейсы, не так скоро выздоравливаете.
– Да, – пролепетала она. – У нас не такая мощная восстановительная система. Но ведь ни у кого из разумных существ её нет.
Он ушёл, махнув на прощание гигантской ладонью, – примитивный, но всё же впечатляющий жест… по-своему, по-грубому.
– Он очень не хотел, чтобы вы улетели с неверным о нём впечатлением, – сказала Умеки, подойдя к койке с гнездом. – Благодаря необычности обстоятельств, ему удалось получить достаточно длительное увольнение и дождаться вас.
– Я тронута. А теперь он куда отправится?
– Вернётся в часть. Будет дальше воевать.
– Конечно, – пробормотала Лалелеланг. – Там ему будет хорошо.
Умеки с интересом рассмотрела самодельное гнездо посреди койки.
– А вы своего рода исключение, раз вам удалось пережить всё, что с вами случилось. Любой другой вейс на вашем месте так и не вышел бы из кататонии, вероятно, уже никогда.
Лалелеланг приняла позу поудобнее.
– За многие годы я сделалась знатоком в этой области. И я разработала собственный комплекс упражнений – как физических, так и умственных, – позволяющий мне справляться с экстремальными ситуациями.
– И всё-таки, – Умеки ненадолго умолкла. – Может, мне ещё удастся с вами поговорить до отлёта вашего челнока, а может, и нет. Я просто хотела бы сказать, что очень надеюсь, что вы получили здесь то, зачем приехали.
– Даже больше, чем я смела мечтать.
– Это точно. – Умеки мягко усмехнулась сама себе и отошла от кровати.
На полдороге к двери она остановилась и с полупоклоном указала на неё.
– Я не поняла, что означает ваш жест в контексте нашего разговора.
– Этот жест характерен для нашего племени, а не для всего вида, – объяснила Умеки. – Жест уважения к моим предкам. Из них многие были бойцами и поняли бы.
– Все ваши предки были бойцами, – отозвалась Лалелеланг. – Именно это и характеризует ваш вид.
– Ну, значит, я хотела сказать, что многие из них были профессиональными воинами, солдатами.
Лалелеланг жестом показала, что поняла разницу. Она ещё очень о многом могла бы поговорить, многое обсудить с этой в высшей мере полезной женщиной, но она очень устала, мозг и тело были истощены. Она готова была улететь, да. Готова вернуться в мир и благодать знакомой обстановки утончённого Махмахара. Но при всём этом, какая-то извращённая, иррациональная часть её существа готова была снова и снова пережить всё это.
«Разница между преданностью и фанатизмом, – напомнила она себе, – измеряется диаметром зрачков.» Она не стала просить зеркало. Она прикинулась спящей, но один глаз держала чуть-чуть приоткрытым, пока женщина-офицер не удалилась. Может быть, Умеки и её гид, её спасительница, но всё равно, она прежде всего человек, и Лалелеланг не могла расслабиться, пока не осталась в комнате одна. Предосторожность эта не привела к угрызениям совести. Ведь нельзя доверять человеку, даже если кажется, что на него можно положиться.
Как можно доверять им, когда на протяжении всей своей записанной истории они сами себе не доверяли?