Военный коммунизм в России: власть и массы

Крестьянство металось. Особенно хорошо это, видно по информационным сводкам секретного отдела ВЧК, которые при первом знакомстве способны вызвать даже некоторое раздражение кажущейся бессмыслицей. Информация из одной и той же губернии и даже уезда нередко пестрит противоречивыми сведениями и трудно совместимыми понятиями типа: крестьяне за Советскую власть, бандитизм растет. Например, недельная сводка за первые числа августа 1919 года по Костромской губернии объявляет, что дезертирство принимает массовый организованный характер, губерния на военном положении, хотя… добровольная явка дезертиров с каждым днем усиливается[240]. Из Саратовской губернии спешат сообщить, что политическое состояние губернии удовлетворительное, если не хорошее, мелкие восстания находятся в стадии ликвидации. Вместе с тем дезертирство приняло большие размеры, в одном Вольске сейчас 424 дезертира, т. е. в 21 раз больше прежнего. Пленными, отпущенными Колчаком, распространяются слухи, что Колчак не за помещиков, а за крестьян, что он очень добрый и раздает землю и скотину и любит, когда Богу молятся, стоит не за монархию, а за Учредительное собрание. «Агитаторы Колчака имеют благодатную почву»[241]. И такая чепуха везде: дезертирство растет, а добровольная явка дезертиров усиливается.

Как говорится, ни богу свечка, ни черту кочерга. В таком смятенном и хаотическом состоянии крестьянин пребывал почти всю войну. Но, как только наступала пора сделать однозначный выбор, выбор делался и тогда чекистская информация приобретала желаемую ясность. Из той же сводки по Орловской губернии: «В связи с принятыми решительными мерами и приближением Деникина в крестьянских массах наблюдается резкий перелом настроения в пользу советской власти». Мобилизация проходит удовлетворительно, дезертиры являются добровольно[242].

В Сибири, где над крестьянами господствовал произвол многочисленных атаманов, предводителей отрядов, офицеров, практически не подчинявшихся Верховному правителю, перелом настроения крестьян происходил более бурно, чем где бы то ни было. Уходившие в тайгу многочисленные отряды из бывших столыпинских переселенцев сливались в настоящие партизанские армии, открывавшие регулярные фронты боевых действий в глубоком тылу Колчака. Сама Сибирская армия, достигшая за счет мобилизации крестьян весной 1919 года почти полумиллионного состава, интенсивно разлагалась.

Целые полки, захватив или перебив своих офицеров, переходили на сторону красных, другие в беспорядке отступали, устилая своими тифозными останками путь на восток.

В июле 1919 года член РВС Восточного фронта Н. И. Муралов в телеграмме Рыкову из Перми о состоянии местной промышленности и трофеях после отступления колчаковцев помимо прочего сообщал, что белые успели сжечь и потопить свыше 50 пароходов с продовольствием и нефтью, на баржах сожгли около 1000 наших пленных красноармейцев, перед уходом выпустили из тюрем всех уголовных и около 2000 политических отправили в свой тыл, но конвой их отпустил.

«Со времени наступления взяли в плен около 30.000. В армии Колчака паника и разложение, несколько дней назад к нам перешло целиком 2 полка, сейчас получил донесение о сдаче еще 3-х полков с винтовками, пулеметами и орудиями… Настроение наших войск необыкновенно повышенное и воинственное, никакие обозы не в состоянии поспеть… Население после тяжелого урока очень радушно, важно сразу взять верный тон и линию поведения»[243].

Помимо белогвардейского террора и произвола недовольство сибирских крестьян вызывали и чисто экономические причины. В 1918 году в Сибири собрали прекрасный урожай хлеба, который с остатками урожаев прошлых лет дал в распоряжение крестьян огромные излишки зерна. В результате, даже при бешеной спекуляции цены на продовольствие в Сибири были крайне низки, наряду с острым голодом на промышленные товары. Поскольку иностранные фирмы упорно не желали возобновлять торговлю с Сибирью, сибирские крестьяне рассуждали так:

«Хлеб наш идет за бесценок, городские товары в двадцать раз дороже хлеба в сравнении с прежним. Это оттого, что у нас фронт с Россией и хлеб некуда сбывать. Надо прекратить войну с большевиками, тогда нам будет лучше»[244].