Военный коммунизм в России: власть и массы

Это и произошло во время так называемой «дискуссии о профессиональных союзах», развернувшейся в партии в конце 1920 — начале 1921 года. Несмотря на весь размах и гласность, с которой проходила эта дискуссия, она до сих пор остается наиболее загадочным и неприятным явлением в истории первых лет Советской власти. Этот крепкий орешек иногда пытались расколоть, используя инструментарий, оставленный одной из спорящих сторон, но думается, что к дискуссии о профсоюзах более всего подходящ известный афоризм о том, что язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли.

В самом деле, непостижимо, чтобы довольно частный вопрос о роли и задачах профсоюзов буквально расколол руководство и потряс всю партию до основания. Вопросы такого рода регулярно, более или менее успешно, но все же решались в рабочем порядке на пленумах ЦК, в крайнем случае на съездах партии. Нередко допускались ошибки, которые, однако, быстро исправлялись таким же порядком, без выноса на широкое всепартийное обсуждение.

Ленин говорил, что дискуссия была навязана Троцким, и неоднократно подчеркивал, что, «допустив такую дискуссию, мы, несомненно, сделали ошибку»[381]. Сам Троцкий впоследствии писал, что «дискуссия была совершенно не на тему»[382], она «выросла из хозяйственной безысходности на основании продразверстки и главкократии»[383]. Как у того, так и у другого были все основания недоговаривать.

В ходе дискуссии многие ее участники высказывали соображения о том, что бурное обсуждение профсоюзного вопроса стало одной из форм проявления глубинного общественного кризиса на рубеже войны и мира. На X съезде Зиновьев заявил:

«Если есть кризис, то этот кризис общий, а не особый кризис профессиональных союзов. Теперь, как ни трудно сознаться в этом, мы переживаем некий кризис революции»[384].

Несомненно это так, наряду с крестьянскими восстаниями, волнениями рабочих в Москве и Петрограде, ростом недовольства в Красной армии, Кронштадтским мятежом, дискуссия о профсоюзах стала специфическим проявлением объективного всеобщего кризиса в рядах господствующей партии. Как писал Ленин в январе 1921 года:

«Партия больна, партию треплет лихорадка»[385].

Однако остается непонятной сама механика, подоплека спора, ввергнувшего партию в тяжелый кризис. Нельзя же серьезно предполагать, что собственно те лозунги и словечки, выдвинутые Троцким, а также другими участниками дискуссии о «закручивании гаек», о «школе коммунизма», о «производственной демократии» и т. д. и т. п. и смогли явиться самостоятельной, настоящей причиной раскола, споров до хрипоты и посинения, физического преследования соперников. Как это было, например, в Екатеринбурге, где сторонники Ленина вынуждены были действовать чуть ли не в подполье и почти нелегально издавать свою литературу.

Вопрос о роли и задачах профессиональных союзов в новом общественном укладе возник задолго до самой дискуссии, точнее, он находился в перманентном дискуссионном состоянии, поскольку существовала необходимость управления социально-экономической жизнью страны и существовали профсоюзы и хозяйственные ведомства, руководство которых занималось взаимным перетягиванием каната под наблюдением и окриками ЦК партии. Профсоюзный вопрос обсуждался накануне и во время IX съезда РКП (б), который Принял специальную резолюцию о профессиональных союзах и их организации. После этого в очередной раз он обострился осенью 1920 года, когда ввиду близкого окончания войны ВЦСПС усилил свои претензии на пересмотр роли профессиональных работников в управлении промышленностью и транспортом.