Военный летчик: Воспоминания

Я бы покривил душой, если бы сказал, что болтовня Хеорхины разозлила меня. Наоборот, я испытал облегчение, будто благополучно приземлился после очень опасного полета. Я чувствовал себя вновь рожденным. Все вокруг казалось мне обновленным, даже воздух искрился и стал необыкновенно прозрачным, а цвета всех предметов - более яркими. Дверь бара, словно гигантский изумруд, излучала волшебное сияние.

Я возвратился к себе в комнату, чтобы принять душ и переодеться, так как вскоре должна была прийти Глэдис. А вечером в клубе соберутся офицеры.

В 8 часов вечера все военно-воздушные силы Кубы приняли участие в празднестве. На нижнем этаже собрались солдаты и сержанты. На втором этаже ром и вино лились рекой, как в лучшие времена. Практически весь военный городок Колумбия был охвачен весельем. Громкоговорители через краткие промежутки времени передавали гимн 4 сентября. На всех зданиях трепыхались трехцветные флаги, символизировавшие три «партии», на которых держался режим: армия, военно-морской флот и полиция. Было приглашено много девушек, чтобы, по замыслу устроителей, придать празднику особый блеск.

В офицерском клубе собралось избранное общество. Глэдис пришла со своей сестрой, которая уже успела познакомиться с Гильермино, лейтенантом, недавно окончившим летное училище в Соединенных Штатах.

Приблизительно в 9:30 вечера мне передали, что меня спрашивает по телефону какая-то девушка. Я спустился вниз.

– Алло, кто говорит?

В трубке послышался голос Хорхе.

– Альваро, время выступления - шесть сорок пять. Воспользуемся этим праздником, чтобы неожиданно ударить по диктатору…

– Планы остаются без изменения?

– Без изменения. У нас все готово. Подготовь то, что касается тебя, и помни все, о чем договорились.

Я повесил трубку и замер без движения. Дело было не только в сообщении Хорхе. Я пытался понять, почему он по телефону разговаривал со мной в открытую, забыв об осторожности?…

Столько месяцев я ждал этого сигнала, а теперь, когда его передали, мне показалось, что я по-настоящему по готов к действиям. Неужели через несколько часов я должен буду принять самое важное в моей жизни решение?… Но почему?… Кто заставляет меня лезть в этот ад, из которого я, возможно, не выберусь живым?… Слава богу, самообладание вернулось ко мне, и я понял, что кто-нибудь может заметить мое необычное состояние. Глэдис внимательно рассматривала меня, и в ее глазах я увидел удивление и сочувствие.

– Что с тобой? Плохая новость? С матерью? Что случилось? Ты должен сказать мне, чем я могу тебе помочь…

– Ничего, ничего… Никто не может помочь мне. Только я сам. Кроме того, ничего не происходит… Извини меня, я на минутку сбегаю в свою комнату. Подожди здесь, я сейчас же вернусь…

В тишине моей комнаты я начал свой первый бой, быть может, самый главный в моей жизни - бой с самим собой. Я должен был победить свои сомнения! Правильный ли путь я избрал? Именно сейчас я должен был решить этот вопрос: времени для долгих размышлений не оставалось… Прочь все сомнения, долой эгоизм и неуверенность! На карту поставлена моя честь, моя совесть. Сейчас мое прошлое, моя профессия, с которой я так боюсь расстаться, мое будущее не стоят и гроша. Ведь я пе трус, для которого родина и народ - пустые слова. Батистовцы убивают, пытают, грабят. Этот режим прогнил насквозь…

Наконец спокойствие, твердая убежденность в необходимости моего участия в революционной борьбе возвратились ко мне. Ничто уже не могло поколебать принятого мною решения, и я отправился в клуб. Почти все офицеры, связанные с Движением 20 июля, находились там. Мне оставалось найти способ, как сообщить им, что к шести утра мы должны быть готовы.

Я понимал, что эта ночь может быть последней в моей жизни. Трудно было представить, что после этого безудержного веселья через несколько часов начнется смертельная схватка. Никогда еще я не чувствовал так осязаемо близость неизвестного будущего и смертельной опасности…

Вечер опускался на Гавану, когда закончилось совещание заговорщиков, которое проводил Фаустино Перес. Машины помчались по Центральному шоссе на восток. Небо затягивалось тучами, что говорило о возможном похолодании. В городке Колон машины разделились: Камачо направился в Санта-Клару, чтобы побыстрее войти в контакт с провинциальным руководством Движения 26 июля, а Сан-Роман и Мерино повернули на юг, в па-правлении к Сьенфуэгосу, где они должны были запершить подготовку к восстанию.

В одиннадцатом часу ночи начался холодный дождь, и фонари на бульваре Прадо в Сьенфуэгосе закружились в сверкающих кольцах. Наконец руководители восстания добрались до неказистого домика рабочего-смазчика Алехандро Суареса, в котором их уже ждали капрал Риос, руководитель подполья в Южном военно-морском районе, и Хосе Арагонес, руководитель местной организации Движения 26-го июля.

Сан-Роман посмотрел на часы: без пятнадцати двенадцать. Осталось менее семи часов… Затем, обращаясь к капралу Риосу, он сказал: