Военный летчик: Воспоминания

Третьи, и таких совсем немного, несмотря на свою принадлежность к военному клану, понимают, что заговор - дело справедливое. Только самые малочисленные, принадлежавшие к различным политическим группировкам, знали, на что шли, поэтому их задачей теперь остается защищаться и защищаться…

Между тем день заседания военного трибунала приближается. Правда, точной даты не знает никто из нас, и о все чувствуют, что этот день вот-вот придет.

Мы договариваемся с капитаном Гастоном Берналем, что на суде назовем как можно больше офицеров, которых мы якобы втянули в антибатистовский заговор, и среди них - несколько высших чинов, таких, как генерал Диас Тамайо. Таким образом, мы нанесем определенный моральный урон армии и посеем недоверие среди ее руководителей. Так мы и делаем. Многих офицеров-батистовцев не судят, дабы избежать публичных скандалов, но всех увольняют в отставку. Поэтому офицеры военно-воздушных сил теряют всякое доверие батистовского командования.

Недаром генерал Табернилья позже сказал, что лейтенант Прендес «ликвидировал добрую половину личного состава ВВС».

7 октября 1957 года. Военный трибунал

Старое здание военного трибунала в Гаване ничем не отличается от других зданий батистовской эпохи: оно едко-желтого цвета и внутри и снаружи. Большой зал трибунала заполнен до отказа солдатами, сержантами, капралами, офицерами. Все разговаривают вполголоса.

В глубине зала я вижу старого Табернилью со скрещенными на груди руками. Он еще пытается изображать из себя начальника. Впереди на помосте громоздятся большой стол и стулья ив полированного красного дерева. На потолке сияют неоновые лампы. Окна открыты настежь.

Неожиданно наступает тишина. Члены военного трибунала направляются к помосту. Шаги старых полковников гулко отдаются в зале. Слышится голос: «Внимание!» Полковников человек восемь, тучные, с налитьши кровью физиономиями. Эти люди - свидетели прихода к власти одних правительств и падения других. Они ае-режили многих начальников. Большинство из них ухитрились выжить, «исполняя свой долг». Вряд ли они разбираются в политике, в людях, в армейских делах, но они продолжают вершить суд, с нетерпением ожидая заработанной пенсии.

Председатель трибунала - старый полковник, которого знают все. Однако сейчас, по прошествии стольких лет, я не помню его имени, вполне возможно потому, что оно ни разу не попадалось в бумагах нашего дела. По-видимому, это был старый служака с большим авторитетом. Как сейчас помню, он был настолько толст, что казался очень внушительным и важным. Наверняка портной истратил на его мундир не меньше четырех метров материи. Глядя на него, я вспоминаю приходского священника из моего городка, отца Саломона… Только тот носил рясу необъятных размеров черного цвета. У полковника такая же манера говорить вполголоса, нечетко произнося слова, как на исповеди. Так же поминутно оа вытаскивает из кармана белый платок, чтобы нервным движением обтереть потный лоб… Наверняка он большой чревоугодник, любит испанские мясные жирные блюда…

Он садится в центре стола и неприязненно поглядывая в зал, водружает на нос очки в тяжелой черепаховой оправе. Затем профессионально-любопытным взглядом осматривает подсудимых.

В какое-то мгновение его взгляд встречается с моим. И мне его глаза кажутся равнодушными и пустыми.

На его жирном красном лице появляется едва заметная улыбка, и он, вытирая платком потный лоб, произносит хриплым и торжественным голосом:

– Объявляю открытым заседание военного суда высшей инстанции, который рассмотрит дело номер 23 от 1957 года, заведенное военным трибуналом, по обвинению в заговоре с целью организации восстания против государственной власти, избранной на законном основании…

Как только начинается судебный процесс, становится ясно, что к нам не будет никакого снисхождения. Военная разведка постаралась, чтобы все обвиняемые получили наказание.

Прокурор произносит пространную речь, в которой говорит, что мы - мои товарищи и я - обвиняемся в вовлечении в заговор против законного правительства армейских офицеров и сержантов, а также в проведении подготовки к вооруженному восстанию. Основываясь на этих обвинениях, он требует для всех нас смертной казни через расстрел.

Когда настает моя очередь выступать, я, несмотря на советы моего адвоката, делаю все так, как считаю нужным. Я признаю себя виновным и излагаю мотивы, на основании которых принял участие в заговоре и готовился к восстанию.

Мой адвокат с сожалением смотрит на меня и говорит:

– В связи с заявлением моего подзащитного мне остается только просить уважаемый суд о его помиловании.

Это был последний день, когда я носил офицерский мундир военного летчика. Мечте моей суждена была недолгая жизнь: прошло всего три года, как я окончил училище. Я никогда не предполагал, что моя судьба сложится таким образом.

В глубине моего сознания еще теплится слабый огонек надежды, хотя я был несколько подавлен всем случившимся.