Военный летчик: Воспоминания

Лейтенант Домингес был человеком открытым. Он окончил училище, но, несмотря на многолетнюю службу, так и остался младшим офицером. Был он из тех людей, которые смотрят на тебя твердым взглядом и стараются выглядеть неприступными. Но достаточно хорошо присмотреться к ним, чтобы убедиться, что этот грозный внешний облик не соответствует их поступкам. С таким мягким характером военнослужащий в старой армии не имел ни малейшего шанса сделать карьеру. Этот человек был мертв уже до начала боя, хотя его профессиональная гибель приходила позднее, как только до вышестоящего командования докатывались первые слухи о том, что среди солдат он слывет добрым человеком. Ахиллесовой пятой этих людей было то, что они имели свою собственную точку зрения и отстаивали ее, а это шло вразрез с желанием командования, и изменить что-либо было невозможно.

Сержант Гарсиа - Тихоня был старшиной разведывательно-бомбардировочной эскадрильи и моим непосредственным начальником. Скажу честно: когда я представился ему, то сразу же очень пожалел, что судьба сыграла со мной злую шутку, направив меня в эту эскадрилью.

Я подумал: «Да, я сыт по горло». Набонга, Жандарм и теперь этот сержант с постоянно напряженными мышцами лица и желваками, которые ходили у него под жирной кожей, когда он говорил или, точнее, кричал (за голос сержанта и прозвали Тихоней), и, казалось, пытались вырваться наружу. Сержант- был невысокого роста, черноволосый, с сединой. Он никогда не улыбался и на солдата смотрел так, будто в любой момент готов на-бросаться на него.

Однажды, будучи еще солдатом, утром я пришел на работу на пять минут позднее положенного срока. Меня встретил сержант. Лицо его было злым, жесты - резкими. Громко, чтобы слышали все, он говорил, что если я допущу еще хоть один такой проступок, то попаду на гауптвахту. С тяжелым настроением сел я за стол (в то время я был писарем эскадрильи), уверенный, что весь мир обернулся против меня, и начал проверять ежедневный доклад санчасти. И вдруг неизвестно по какой причине мой взгляд упал на лежавший на столе пистолет. Я достал его из кобуры и… До сих пор не понимаю, как это произошло. Выстрел прозвучал как взрыв заряда динамита в том полуподвальном, полностью закрытом помещении. Пуля прошла возле самой головы сержанта Гарсии, не задев его, и застряла в спинке старого кресла, на котором он сидел. На мгновение все мы - сержант, я и другие солдаты, находившиеся здесь, - от неожиданности эамерли. И надо же такому случиться! Именно в момент выстрела в нашу комнату вошел командир эскадрильи капитан Гутьеррес. Известно, что выстрел в казарме - это серьезный проступок, и капитан строго спросил, обращаясь к сержанту:

– Сержант, что это значит? Кто здесь стрелял?

Сержант вытянулся по стойке «смирно». Какое-то время он колебался. На его лице отразилась печаль, чего я никогда прежде не видел. Затем он медленно начал:

– Простите, капитан, я дал солдату Прендесу свой пистолет, чтобы он его почистил и смазал, но по небрежности забыл предупредить, что пистолет заряжен.

Удивленный Набонга сначала промолчал - сержант был одним из тех людей в эскадрилье, которым он доверял, - а потом назидательно сказал, обращаясь ко мне:

– Нужно строго выполнять меры безопасности при обращении с оружием. Сержант - человек очень занятой, и у него нет времени почистить свой пистолет. Ничего страшного не случилось, но постарайтесь впредь этого не допускать.

Сержант Гарсиа никогда не вспоминал об этом случае, хотя мне, пока я был солдатом, пришлось много раз выслушивать его разносы, но я уже знал, каков он, и сержант чувствовал это и с тех пор частенько избегал встретиться со мной взглядом, как будто ему было стыдно той минутной слабости, которую он допустил по отношению ко мне.

12 часов дня. Солнце раскаленными лучами нестерпимо жжет затылок. Кожа на руках покрывается пузырями, трескается и превращается в кровавое месиво. Лопата становится невыносимо тяжелой, кажется, нет сил, чтобы оторвать ее от земли и бросить очередную порцию раствора. Взгляд останавливается на часах, и ты видишь, что сейчас всего лишь 12, а занятия заканчиваются только под вечер, в 5 или 6 часов. В такие минуты даже физически сильному мужчине хочется внезапно заболеть, чтобы иметь возможность укрыться в тени.

В один из таких дней рядом со мной, истекающим потом, оказался негр, которого все мы называли Бомбой. Он молча посмотрел на меня, затем, заложив руку за ремень, улыбнулся, показав все свои белоснежные зубы, резко контрастировавшие с его иссиня-черной кожей. У меня не было другого выхода, как улыбнуться ему в ответ.

Бомба работал в отделе пожарной охраны. В свободную минуту он, случалось, говорил мне:

– Эй, парень, служба тяжела, но ты побольше читай и станешь летчиком.

Горькая улыбка появлялась на его лице, когда оп вспоминал начало своей военной службы: