Военный летчик: Воспоминания

Солдаты не называли его между собой сукиным сыном, как других сержантов, хотя странности в его характере все же отмечали. Свои служебные обязанности сержант знал хорошо, но держался в стороне от всех. Казалось, он с недоверием относится к окружающим и они платят ему тем же. Черствость была характерна для многих солдат и сержантов одного с ним возраста. Эти люди сочетали в себе чувство верности долгу с подозрительностью и недоверием к своим начальникам и подчиненным. В их взгляде была жесткость, а на лицах застыла печать горьких воспоминаний. В свое время над ними издевались, им пришлось перенести побои и оскорбления, что было обычным в армии тех лет.

«Я-то все перенес, а теперь пришел твой черед, и мы еще посмотрим, выдержишь ли ты», - как бы говорили нам они.

Сержант был мулатом, среднего роста, некрепкого телосложения, с выпирающими, казалось, отовсюду костями. В волосах его уже появилась первая седина. К тому времени сержанту шел сорок шестой год и он добрых тридцать лет провел на военной службе.

Сержант Помпейо Сантесильде-и-Парра был старшим в группе, направленной для поддержания порядка во время выборов. После утомительного ночного переезда по железной дороге с полной выкладкой - вещмешок, винтовка со штыком и каска - мы разместились в помещении местной сельской жандармерии. Старое здание времен испанского колониального владычества было расположено в центре города.

Однажды душным вечером мы находились в казарме. Солдаты, получив увольнительные в город, собрались и ушли. Не помню, как это получилось, но я остался и разговорился с сержантом. Должен признать, что сержант почему-то относился ко мне с особым доверием. Многих молодых солдат, призванных на службу, он считал разгильдяями, ворами и бездельниками, меня же к таковым по каким-то причинам не причислял.

Наша беседа длилась уже более двух часов. Ветер налетал горячими порывами и шумел листьями деревьев во дворе. Мы устроились на табуретках с сиденьями из бычьей кожи, стоявших на жестком бетоне, и наблюдали, как таяли последние лучи заходящего солнца. Время как бы остановилось, ветер стих, и слова замирали в вечернем воздухе.

– Ну что, солдат, пойдем прогуляемся да пропустим по рюмочке, - предложил сержант, резко поднимаясь.

Я понимал, что это признак особого доверия, которое оказывает мне этот человек, выделяя среди других. Сержанты в то время никогда не водили компанию с рядовыми и тем более никогда не позволяли себе приятельских отношений с ними. Я постарался ответить как можно вежливее:

– Как скажете, сержант, хотя я впервые в этом городе и ничего здесь не знаю.

– Не беспокойся, - произнес он густым басом, глядя на меня сверху вниз и слегка улыбаясь со смешанным чувством любопытства и симпатии. - Я родился в этих местах, в одном из хозяйств по производству сахарного тростника. Там же с детских лет начал рубить сахарный тростник, чтобы не умереть с голоду. В шестнадцать лет попал в армию. Родители мои давно умерли. Единственная сестра Беатрис ушла из дому с мужчиной, когда ей было тринадцать лет…

Когда он произносил последнюю фразу, мне показалось, что грустная тень легла на его лицо. Опустив голову, он продолжал:

– Не знаю почему, но тебя я считаю воспитанным человеком. Через мои руки проходит много людей, и я редко ошибаюсь.

Так и продолжалась наша беседа, в ходе которой между нами складывалась атмосфера взаимного доверия. Когда два человека остаются наедине, начинаются воспоминания. Помпейо вспоминал, и я понимал, что это отголоски горестных лет его голодного детства.

Тяжел был труд его отца, работавшего от зари до зари, чтобы прокормить семью… Он почти не помнил свою сестру. Единственное, что осталось в памяти, это ее длинные черные волосы и огромные глава.

Последний раз он видел ее, когда, будучи солдатом, служил в городе Санта-Клара и приехал домой на рождественские праздники. Тогда Беатрис исполнилось тринадцать лет. Через месяц его перевели в пехотный полк. Там он и получил то ужасное письмо от матери, в котором она сообщила две страшные новости: Беатрис ушла из дому с каким-то мужчиной, а несчастный отец умер. Потрясенный, Помпейо навсегда замкнулся в себе.

С тех пор прошло двадцать три года, а он все еще сам не свой.

Сидя в полупустом в эти часы загородном автобусе, мы делились друг с другом самым сокровенным. Я в свою очередь рассказывал ему о своих похождениях, о своей жизни молодого буржуа как раз в те самые годы, когда сержант переживал голод. Он улыбался, слушая меня. А когда человек, переживший голод, улыбается, значит, еще не все потеряно. Я, естественно, рассказал ему о своей мечте стать летчиком, и Помпейо ответил мне:

– Твое дело - хорошо служить! Учись как следует, и ты добьешься своего. Однако не теряй бдительности, а то уснешь на посту в карауле и попадешь под суд.

Мы вышли из автобуса недалеко от города, у большого кафе с отдельными комнатами на втором этаже. Это был публичный дом. Таких заведений немало в Америке.