Военный Петербург эпохи Павла I

Весьма интересна история с княжеским титулом А. В. Суворова. Впервые в России княжеский титул, пожалованный за заслуги, передавался по наследству. Но многие ставили в вину Павлу то, что, даровав Суворову княжеский титул, Император велел именовать его не «светлостью», как обычно в России именовали князей, а лишь «сиятельством» – как баронов и графов. Но серьезно исследовавший вопрос о княжеском титуле Суворова К. Л. Козюренок отметил, что в России до конца XVIII в. не существовало четкой регламентации в вопросе княжеского титулования, впервые она была четко оговорена лишь при Павле. До того же именование «светлость» в России бытовало лишь по примеру Священной Римской империи. При возведении в княжеское достоинство А. А. Безбородко в 1797 г. было специально оговорено, что он жалуется с титулом «светлости»; пожалованный князем в 1799 г. П. В. Лопухин получил право пользоваться титулом «светлости» лишь через месяц после пожалования, а последний из пожалованных Павлом в князья, Иосиф Аргутинский-Долгорукий, разрешения титуловаться «светлостью» так и не получил. К. Л. Козюренок приходит к обоснованному выводу о том, что Павел рассматривал титул «светлости» как следующую ступень после пожалования в князья Российской империи, а автоматически этой формой титулования могли пользоваться лишь князья Священной Римской империи (А. В. Суворов был лишь имперским графом, а Сардиния, князем которой являлся полководец, в состав империи не входила, и этот титул права на «светлость» не давал). Исследователь также высказывает не лишенное оснований предположение о том, что пожалование титула «светлости» готовилось Суворову в Петербурге в качестве составной части триумфальных мероприятий, ожидавших его в столице 27.

Суворов действительно возвращался в Россию с триумфом. «Русское общество гордилось своим героем и восторженно ему поклонялось. Император Павел был настоящим представителем национального настроения; все свои рескрипты он сопровождал изъявлениями самого милостивого расположения к Генералиссимусу, говорил о своем с ним единомыслии, спрашивал советов, извинялся, что сам дает наставления», – писал А. Ф. Петрушевский 28. Суворова в столице ожидала чрезвычайно пышная и торжественная триумфальная встреча 29.

Но на пути в Отечество фельдмаршала постигла новая опала. 20 марта 1800 г. Суворов получил от Императора рескрипт с выговором: «Господин генералиссимус, князь Италийский, граф Суворов Рымникский. Дошло до сведения моего, что во время командования войсками моими за границей имели вы при себе генерала, коего называли дежурным, вопреки всех моих установлений и Высочайшего устава; то и удивляясь оному, повелеваю вам уведомить меня, что вас понудило сие сделать»30. По единодушному мнению исследователей биографии А. В. Суворова, этот рескрипт был для полководца тяжелым ударом 31.

Что же послужило причиной этой опалы и, как следствие, отмены триумфальных торжеств в Петербурге? Исчерпывающего ответа на этот вопрос нет до сих пор, эта тема нуждается в серьезном и глубоком исследовании. Мы здесь выскажем лишь некоторые соображения, на наш взгляд обоснованные и могущие хотя бы отчасти прояснить этот вопрос.

К. Л. Козюренок, специально и подробно изучавший причины последней опалы А. В. Суворова, писал, что «в начале 1800 г… Суворов совершил ряд шагов, которые вполне могли раздражить Павла… Как известно, в декабре 1799 – январе 1800 г. Россия совершила резкий поворот в своей внешней политике, выйдя из войны и второй коалиции против Франции. В период с января по апрель 1800 г. Император фактически разорвал отношения с бывшими союзниками. Более того, уже в январе Павел говорил о своей готовности откликнуться на мирные предложения Бонапарта. Однако Суворов в это же время вел в Чехии переговоры с английским посланником в Вене Минто и австрийским представителем Бельгардом, а также неаполитанским дипломатом Гало, которые пытались предотвратить выход России из коалиции. Хотя Генералиссимус, судя по всему, держался в рамках данных ему из Петербурга инструкций, не было тайной, что он ждал возобновления войны и, возможно, „был против выхода России из коалиции“…

Еще одной характерной чертой Павла являлось то, что „лица, уличенные в отступлении от установленного порядка, сурово наказывались, вне зависимости от тяжести проступка и прошлых заслуг“. В этой связи мы бы не рискнули считать „вздорными“ возможные причины недовольства Императора Суворовым из-за состояния российских войск, возвращавшихся на родину. Кроме того, Генералиссимус в половине марта 1800 г. „отказался выполнить переданное ему пожелание Павла I сложить с себя звание австрийского фельдмаршала“ и даже высказывал желание появляться в Петербурге в этом мундире. Это последнее тоже могло быть расценено Императором как непозволительная дерзость и открытая демонстрация против его политики» 32.

Из вышеприведенной большой цитаты видно, что причины для недовольства Суворовым у Павла все-таки были. И за границей полководец продолжал своевольничать, причем вплоть до дипломатических сфер…

Еще один важный аспект изменения отношения Павла к Генералиссимусу, который нельзя сбрасывать со счетов, – действия петербургских недоброжелателей Суворова. Более всего в этих интригах старался и преуспел печально известный граф П. А. фон дер Пален. Именно он, вероятнее всего, распространяя перед Павлом клеветнические слухи о Генералиссимусе, добился отмены торжественных мероприятий по случаю возвращения Суворова в столицу 33.

И еще один важный момент. Не следует забывать, что к моменту прибытия в Петербург Александр Васильевич был уже тяжело болен. «Отправился в столицу не Суворов, а скорее его призрак или тень; ехал он в дормезе, лежал на перине, заблаговременно сообщив по пути вперед, чтобы не было никаких торжественных встреч и проводов», – писал А. Ф. Петрушевский 34. Едва ли умирающему полководцу было до триумфальных встреч. Вечером 20 апреля 1800 г. Суворов прибыл в Петербург, а во втором часу пополудни 6 мая его не стало 35.

Пожалуй, самой известной церемонией павловского царствования, вызвавшей массу нареканий в адрес Императора, стали похороны Суворова 12 мая 1800 г.

«Со смертью и погребением А. В. Суворова связано множество легенд и выдумок, – писал А. Н. Лукирский. – В историографии распространено мнение о попытках Павла I унизить полководца и у порога могилы, которые нашли отражение в церемониале похорон» 36.

Упреки в адрес Павла касаются назначения церемониала похорон, караула, наряженного на погребение, и отсутствия на похоронах придворных и высших должностных лиц 37. Но А. Н. Лукирский на основе изучения документов той эпохи пришел к следующим выводам.

Похороны А. В. Суворова как Генерал-Фельдмаршала, а не как Генералиссимуса были вызваны не желанием Павла унизить полководца, а отсутствием в номенклатуре воинских чинов русской армии чина Генералиссимуса и, соответственно, отсутствием регламента его похорон. Таким образом, А. В. Суворова хоронили по церемониалу, предусмотренному именно для Генерал-Фельдмаршала как высшего воинского чина русской армии.

В караул на погребение были выделены не чины гарнизонных батальонов, как писали некоторые мемуаристы, а чины армейских полков Петербургского гарнизона. Кавалерия не участвовала в погребении по той причине, что армейские кавалерийские полки в состав Петербургского гарнизона не входили. В целом же в похоронах А. В. Суворова участвовало то количество войск, которое (исключая кавалерию) было предусмотрено для похорон Генерал-Фельдмаршала уставом. Гвардия также формально не входила в состав столичного гарнизона, подчиняясь непосредственно Императору, и, кроме того, в уставе не оговаривается участие Гвардии в церемонии похорон Генерал-Фельдмаршалов. Однако Д. П. Рунич (правда, с чужих слов) упоминает об участии Гвардии в церемонии погребения. Об участии преображенцев в похоронах Суворова упоминается и в одной из историй Преображенского полка.

Что же касается придворных и сановников, то их на похоронах полководца было немало – около 150 человек, среди них – президент Военной Коллегии граф Н. И. Салтыков, вице-президент Адмиралтейств-Коллегии граф Г. Г. Кушелев, обер-шталмейстер граф И. П. Кутайсов, граф Ф. В. Ростопчин, граф П. А. Пален и др. Об этом свидетельствуют как сохранившийся список лиц, участвовавших в погребении, так и ряд мемуаров 38.

А что же Павел, как он повел себя в этот печальный для всей России день?

«12 мая тело почившего героя перевезено было в Невскую лавру… По словам биографа Суворова 39, в числе поджидавших печальную процессию находился и государь с небольшой свитой, на углу Невского и Садовой. По приближении гроба Павел I снял шляпу; в это время за спиной его раздалось громкое рыдание, он оглянулся и увидел, что генерал-майор Зайцев, бывший в итальянскую войну бригад-майором, плачет навзрыд, не в состоянии будучи удержаться. Гроза могла грянуть, но все обошлось благополучно; государь не мог пересилить самого себя, и у него из глаз капали слезы.

Он похвалил Зайцева за искренность чувств; пропустив процессию, тихо возвратился во дворец, весь день был не весел, всю ночь не спал и беспрестанно повторял слово, жаль» 40.

Здесь хотелось бы сказать несколько слов об упомянутом выше Алексее Дмитриевиче Зайцеве. В 1800 г. он был лишь капитаном (генералом стал только в 1828 г.). Должность бригад-майора приблизительно соответствовала должности начальника штаба бригады, а в более широком смысле – офицера штаба армии. В должности бригад-майора А. Д. Зайцев принял участие в Итало-швейцарском походе (в капитаны произведен за боевые отличия). На момент погребения А. В. Суворова он состоял лично при особе Императора, а позднее был назначен комендантом Выборгской крепости 41. «Итак, вместо образа пожилого суворовского ветерана, чуть ли не под угрозой неминуемого наказания рыдающего в толпе по опальному полководцу, перед нами тридцатилетний офицер из той самой свиты, с которой Павел выехал прощаться с А. В. Суворовым. Уже само постоянное пребывание „при особе Государя“ подобного человека много значит для понимания истинного отношения Императора к своему Генералиссимусу… Для того времени карьера просто феерическая, и объяснить ее можно только искренним желанием Павла I постоянно иметь при себе офицера с богатым практическим опытом штабной службы в Итало-швейцарском походе у А. В. Суворова. Не удивительно, что именно А. Д. Зайцева Император взял с собой провожать в последний путь Генералиссимуса. Как тут не вспомнить бытующее в историографии мнение о якобы неприязни Павла к участникам Итало-швейцарского похода!», – пишет К. Л. Козюренок 42.

В своем исследовании он поднял и еще один важный вопрос, и здесь уместно будет вновь предоставить ему слово: «С конца XIX в. в литературе широко распространено мнение, что Павел „всего лишь“ выехал навстречу печальному кортежу, чтобы проститься с покойным. Очевидно, подразумевается, что Государь должен был сопровождать процессию либо же присутствовать на церемонии погребения Суворова. Не сделав этого, он принизил значение события и продемонстрировал свое негативное отношение к усопшему. Но следует заметить, что во время предшествующих женских правлений XVIII в. о личном прощании самодержицы с самыми выдающимися из скончавшихся государственных деятелей речь даже не заходила… Во всяком случае, в начале царствования Павла организованные по Высочайшим распоряжениям пышные церемонии погребения даже весьма знатных персон современники фиксировали как нечто необычное. Таким образом, поступок, совершенный Императором 12 мая 1800 г., противоречил сложившейся традиции именно в том смысле, что был невиданным до тех пор знаком высочайшего уважения Государя к скончавшемуся полководцу» 43.

Как мы видим, факты говорят о том, что А. В. Суворов был погребен со всеми подобающими почестями, и смерть его была для Павла тяжелым ударом.

Еще одним свидетельством уважительного отношения Императора к полководцу является распоряжение Государя от 1 ноября 1799 г. об установке прижизненного памятника А. В. Суворову. До Александра Васильевича никто в России не удостаивался такой чести! Не останавливаясь подробно на истории самого памятника, ибо она достаточно известна, скажем лишь, что Павел ни в коем случае не запрещал его устанавливать, а задержка работ, возникшая летом 1800 г., связана прежде всего с тем, что все силы были брошены на достройку Михайловского замка. Но как только замок достроили, создание суворовской статуи возобновилось, и 17 декабря 1800 г. в Академию художеств было направлено распоряжение об установке памятника Генералиссимусу весной 1801 г., до отъезда Павла в Гатчину. А виной очередной задержки с установкой монумента стала, увы, гибель самого Императора 44.

Вообще, что касается «неприязни» между Павлом и Суворовым, тут невольно приходит на ум описанная выше история «неприязненных» взаимоотношений Павла Петровича и графа В. П. Мусина-Пушкина, которого Павел по восшествии на престол (уж не из чувства ли неприязни?) произвел в фельдмаршалы.

«Отношение Генералиссимуса к Павлу выразилось в его знаменитой фразе: „Возлюбленный Государь – неумолимый деспот!“, – пишет Ю. А. Сорокин. – Суворов – убежденный монархист – не просто почитал Павла как своего Государя, но любил его, хотя и не одобрял многие Павловские реформы… Павел Петрович вообще умел ладить с людьми, не разделявшими его убеждения и даже смевшими говорить об этом» 45.

Бесспорно, между Императором Павлом и А. В. Суворовым существовал конфликт, и конфликт весьма серьезный. Каждый из них отстаивал свой взгляд на развитие и судьбу русской армии. Но это был конфликт не только двух военных людей, но и конфликт двух сильных и незаурядных личностей, обладавших весьма непростыми характерами. И, надо сказать, в этом противостоянии на уступки шел не Суворов, а именно Павел, что лишний раз доказывает уважительное отношение Императора к полководцу. И, несмотря на то что в этом чрезвычайно остром конфликте обе стороны нередко «перегибали палку», несомненно, что Государь и Генералиссимус относились друг к другу с величайшим уважением, и ни о какой ненависти или зависти Павла по отношению к полководцу речи быть не может.